Пубертат. Как пережить переходный возраст ребенку и родителям

— Доставать девчонок — вот это я понимаю. А довести их несложно. Просто веди себя вульгарно — они тут же и заводятся.

В настоящий момент его мишенью является Патриция.

— У нее большие сиськи, просто огромные. Когда я вижу их, я начинаю кричать: «К нам пожаловали колокола Нотр-Дам!» Она тут же срывается, тут же, говорю вам!

Беспокойство за родителей

Аннике тринадцать лет, уже какое-то время она с большой неохотой ходит в школу. Утром она жалуется, что у нее болит голова или желудок. Однако врач ничего не находит, физически Анника кажется совершенно здоровой.

Но видно, что ей как-то нехорошо.

Серое лицо, которое она прячет за слишком ярким макияжем, шаркающая походка, как у старухи, сутулые плечи, неуверенный, бегающий взгляд, тихий, едва различимый голос. Уже несколько недель Анника не была на уроке физкультуры. Она все больше и больше отдаляется, не подпускает к себе родителей. Отсиживается у себя в комнате. Только с одной подругой поддерживает хоть какие-то отношения.

И это несмотря на то, что ее успеваемость выше среднего и ее ценят учителя. «Но, — замечает классная руководительница, — она постоянно витает где-то в облаках. Я никогда не видела такого, она как будто вглядывается в пустоту, пытается разглядеть что-то вдалеке».

И вот Анника уже несколько недель не посещает школу: она жалуется на приступы головокружения, спазмы в животе, у нее проблемы со сном, которые приводят к тому, что она не высыпается и «совершенно не в себе».

После нескольких консультаций становится ясно, почему Анника сначала жаловалась на физическое недомогание, а потом перестала посещать учебное заведение.

«Мои родители, — рассказала девушка в ходе консультации, — хотят расстаться. У отца есть подруга. А мама в слезах бродит по квартире и умоляет: „Хотя бы ты не оставляй меня! Пообещай мне!“» Анника смотрит на меня большими глазами: «Я ведь не могу оставить ее одну, правда?»

Атмосфера в школе

Отрывки из разговора с двенадцати-четырнадцатилетними учениками об атмосфере в школе и отношениях с учителями.

— В целом с учителями мы ладим, — говорит Ивонн, — они нормальные. С ними можно поговорить, обсудить что-то.

— С большинством, — говорит Пауль, — ты знаешь, что да как. Конечно, есть и те, кто старается втереться в доверие, но их можно быстро вычислить. Их сразу видно — по тому, как они разговаривают. Но нужно быть осторожнее. С такими сложно сблизиться, потому что они ведут себя слишком дружелюбно, и вскоре ты уже и сам становишься подлизой.

— Для меня хуже всего, — размышляет Анне, — что учителя не любят друг друга, на дух не переносят, у них взаимная вражда. А от нас они всегда ждут, что мы будем добрыми, дружелюбными. А сами друг у друга уже в печенках! Готовы в порошок стереть. Чистой воды смертники со взрывчаткой из слов и взглядов!

— Только взрывчатка еще не использована, — усмехается Джонатан. — Среди учителей есть, конечно, бедняжки — те, кто преподает искусство, музыку, религию, спорт. Немецкий, пожалуй, тоже. Им все время ставят уроки либо рано утром, либо во второй половине дня, когда мы уже устали и ничего не соображаем. Если в школе пожар или драка в классе, они тут как тут с чемоданчиком первой медицинской помощи, а те учителя, которые все это затеяли, выходят сухими из воды, думают об игре в гольф или о своих возлюбленных. Наш учитель математики — типичный пример, совсем нас не понимает, только формулы на уме, он уже много лет проводит одни и те же уроки с одними и теми же слайдами. Он даже орфографические ошибки за десять лет не исправил! Вообще не разбирается в детской психологии, совсем! Когда мы ему жалуемся, он говорит, что после его урока у нас будет музыка и его коллега наверняка поставит нам что-нибудь медитативное, выслушает нас…

Йонатан громко вздыхает.

— А наш учитель биологии! Его сократили в университете, и он теперь отыгрывается на детях. Он просто отсиживается на уроках. Если у нас есть вопросы, он отправляет нас в интернет, потому что мы же, видите ли, компьютерные наркоманы. За духовное отвечает, по идее, учитель религии, он знает о законах жизни. Но после уроков он садится в свой «ягуар» и едет играть в гольф, потому что не может общаться с «такими идиотами», как мы, как он однажды выразился! А если у учителей есть возможность повысить квалификацию, то они обычно болеют или торчат на своем гольф-поле. Меня тошнит от таких типов: они много болтают, а на деле ничего толкового.

— Лучше бы они, — саркастически улыбается Тео, — ездили на Балтику и ровняли песок там — было бы куда меньше вреда!

У насилия и агрессии в школах — как и в обычной жизни — много проявлений. Шумных и тихих, ярких и не очень, очевидных и таких, которые никто не замечает, не слышит, не видит. При этом не время драматизировать, мол: «Насилие в школах принимает невыносимые формы!» Единичные случаи не должны затмевать школьную атмосферу согласия и сотрудничества, которую пытаются создавать учителя, ученики и родители. Но в то же время и не стоит преуменьшать проблему, говоря, что насилие существовало всегда.