– Я плохо вижу, – отвечал священник.
Тогда прибывшие предложили прочитать указ писарю Бородину. Под предлогом глазной болезни Бородин также отказался от чтения, и бумага эта была передана жившему в Сакмарском городке отставному солдату Степану Подхилимову. По прочтении манифеста, в котором требовалось, чтобы все были покорны и служили императору Петру III, яицкие казаки уехали, предупредив народ, что завтра будет в городок сам государь.
Наутро 2 октября приехало в Сакмарск человек 30 казаков и, объявив собравшемуся у станичной избы народу, что государь Петр Федорович с армией следует в городок, требовали, чтобы население встретило его с хлебом-солью. Сакмарцы повиновались. Поп Иван Михайлов взял крест, дьячок Максим Федоров – образ, а старики-казаки хлеб-соль и в сопровождении толпы пошли за город до околицы, где на избранном месте разостлали кошму (войлок), поставили на ней стол, положили на нем хлеб-соль, а для самозванца поставили стул. Как только показался Пугачев, ехавший верхом, население сняло шапки, а когда стал сходить с лошади, то все пали на землю. Самозванец приложился ко кресту, поцеловал хлеб-соль и сел на стул.
– Вставайте, детушки, – произнес Пугачев и протянул свою руку, которую сакмарцы, подходя поочередно, с почтением целовали.
– Где ваши казаки? – спросил самозванец.
– Одни на службе, а другие забраны в Оренбург, – отвечали ему, – а для почтовой гоньбы оставлено двадцать человек, да и тех здесь нет.
– Чтобы были, – сказал строго Пугачев, обращаясь к священнику, – для того тебе приказываю, что ты священник и атаман, а если не сыщете, то только и жить будете.
По окончании целования руки Пугачев сел опять на лошадь и при колокольном звоне отправился в городок, и прямо в церковь, где священник Михайлов служил молебен и упоминал имя императора Петра III. После молебна самозванец отправился в дом атамана, а большая часть его толпы, переправившись чрез реку Сакмару по мосту, расположилась лагерем недалеко от городка.
Старик Дмитрий Донской, отец атамана, приготовил обед для Пугачева и его приближенных.
– Если бы сын твой, – говорил ему самозванец, – был здесь и при своей команде, то обед ваш был бы высок и честен, но хлеб-соль твоя помрачилась. Сын твой какой атаман, если свое место покинул?
Сытно пообедав и пьяный, конечно, Пугачев хотел было достойным образом отблагодарить хозяина. Он приказал взять Дмитрия Донского и повесить за измену сына, но приближенные испросили помилование, и старик отделался тем, что был закован и посажен в станичную избу; дом же атамана был разграблен. Самозванец отправился в лагерь, где и ночевал. На другой день толпа задержала в разных местах трех человек, высланных из Оренбурга для разузнания о мятежниках. Пугачев приказал их повесить, а вслед за тем ему доложили о прибытии из Сакмарска казаков, оставленных для почтовой гоньбы. Самозванец обошелся с ними ласково и приказал им присоединиться к своей толпе[591].
– Сколько изволите приказать взять с собою провианта? – спрашивали казаки.
– Возьмите с собою краюшку хлеба, – отвечал Пугачев, – вы проводите меня только до Оренбурга.
Отпустив казаков обратно в городок для приготовления к походу, Пугачев остался с Шигаевым и среди разговора заметил, что к ним приближается человек с вырванными ноздрями и поставленными на лице знаками. То был Хлопуша.
Выйдя ночью из Оренбурга и зная, где искать самозванца, Хлопуша направился в свою родную слободу Берду и на дороге встретился со знакомым ему кузнецом Сидором.
– Не знаешь ли, где стоит Пугачев? – спросил он кузнеца.
– Он стоит на Старице реки Сакмары, на самом берегу, – отвечал Сидор, – а чтобы тебе приметно было, то увидишь повешенных трех человек.
Хлопуша отправился по указанию и, подойдя к Пугачеву и Шигаеву, поклонился.
– Ты что за человек и откуда? – спросил самозванец.
– Это, ваше величество, Хлопуша, самый бедный человек, – сказал Шигаев, – сидевший с каторжником в одном остроге в Оренбурге, когда судились яицкие казаки.
Хлопуша подал Пугачеву все четыре пакета, данные ему Рейнсдорпом. Самозванец приказал положить их к себе на стол и накормить Хлопушу, а сам отправился с молодыми казаками в степь, на скачку и джигитовку. Возвратившись в свою кибитку, Пугачев потребовал к себе Хлопушу.
– Кто ты и откуда? – повторил самозванец свой вопрос.
– Я оренбургский ссыльный и прислан к тебе от оренбургского губернатора, с тем чтобы в толпе вашей людям отдать указ, коим повелено, чтоб от тебя народ отстал и пришел к ее величеству с повинной, да и тебя бы изловили. Мне приказано также, чтоб у тебя сжечь порох и заклепать пушки, но я этого ничего делать не хочу, а желаю послужить вам верою и правдой.
– Разве лучше тебя, – говорил шутя Пугачев, – некого было губернатору послать?
– Я, ваше величество, этого не знаю, – отвечал Хлопуша.
– Знать, у губернатора только и дело, что людей бить кнутом да ноздри рвать.