Пуговицы

Вот поэтому-то я думаю, что человек — мужчина или женщина — должен жить один. Навязывать другому свою волю, привычки, дурные мысли, комплексы, неудовольствия, вкусы, образ жизни — противоестественно. Желать от другого повиновения, подчинения и максимального откровения — подло. Если бы я поняла это раньше… уж, конечно, не оказалась бы в этом чужом городе. Когда-то давно я читала скучнейший роман Фаулза «Женщина французского лейтенанта». Сперва он показался мне затянутым, слишком приторным, нарочитым. Главная героиня была притянута в него за уши из другого времени: молодая женщина, жаждущая свободы (о, вот почему возникло то видение комнаты в викторианском стиле! ) и идущая к ней через обман и страдания. Откуда такой было взяться в ту эпоху! Потом я поняла, что мастерское описание времени, природы, истории — все ерунда, хитрость гениального романиста по сравнению с этой идеей. Сотни исписанных страниц — ничто по сравнению с маленьким детским лозунгом: «Люди, вы свободны!» Но страх и иллюзии, навеянные воспитанием, привычками, всем тем, что присуще только роду человеческому, гонят нас друг к другу, как волны океана. И этому течению очень трудно противиться. Уверена, что когда Фаулз описывал свою гордую героиню и упивался силой ее духа, кто-то на кухне заваривал ему чай или напряженно ждал в постели. Кто-то, кого он мог невзначай обидеть…

Я отвлекаюсь, прости. Но, тогда, следуя за клубком, который разматывался у меня под ногами, я много чего передумала и много поняла. Более того, мысли и картины, живущие своей отдельной жизнью у меня в мозгу, не давали впасть в отчаяние. Тем более что той ночью, через несколько часов после инцидента на кухне, я шла по предрассветному городу — совершенно свободная, все в тех же джинсах и фуфайке. Изгнанная и изрядно побитая моими маленькими фуриями.

И… И чувствовала себя счастливой. Потому что начинался новый незнакомый день. А ядовитый запах разлагающейся любви больше не терзал моего обостренного обоняния.

Город между тремя и четырьмя часами утра — потрясающее зрелище. Он лежит, как темный зверь с подпалинами на мерно вздымающихся боках, и еле слышно вздыхает во сне. Его кожу не терзают жаркие лучи солнца и тысячи стучащих каблуков. Он свободен, он принадлежит только себе и своим снам. Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Может быть, впервые. Более того, мне хотелось громко смеяться. Странное и сладкое возбуждение охватило меня. Я забрела в сквер, забилась в дальний угол и опустилась на скамейку, деревья с уже проклюнувшимися листиками обступали меня со всех сторон веселым хороводом, я будто бы слышала, как из-под бурой корки земли с хрустом пробивается молодая трава. Страшно подумать, ведь я могла никогда не услышать этого! Наверное, кажется странным, что я была весела и спокойна? Но что мне было терять? Чего искать? Куда спешить?