Пушкин в Михайловском

– Моя фамилия Ветрянский, Василий Михайлович, – повторил он. – Я работаю техником на заводе… Вы меня слушаете? – перебил он вдруг сам себя, волнуясь все больше и больше. – Я ведь в здешних местах не первый, а второй раз! Первый раз был давным-давно, в сорок четвертом, был тогда при особых обстоятельствах. Тогда здесь шла война. Все было по-другому… Да и не был я здесь, по существу, а был около, совсем рядом… Смотрел на все это, – он широко обвел рукой вокруг себя, – глядел со стороны, а быть – не был. Только хоть не был, а больше чем был…

И спутник мой умолк.

За многие годы жизни и работы в Михайловском я немало встречал людей, воевавших на здешнем участке фронта. Я записывал их воспоминания, изучал, сверял рассказы с документальными материалами, удивлялся людской памяти, а иной раз и красивой неправде рассказчика. То, что мне в этот вечер рассказал ветеран войны Василий Михайлович Ветрянский, было повестью особой и ни на что не похожей, это было нечто вроде исповеди. Вот она.

«Полк, в котором я служил старшим сержантом, входил в состав 2-го Прибалтийского фронта и крушил фашистскую линию «Пантера», идущую параллельно Сороти и Великой. Была весна. На дорогах – грязь непролазная. Третьи сутки двигалась наша часть вдоль болот Новоржевщины в сторону Пушкинских Гор. Особо тяжело доставалось артиллерии. Машины тонули в грязи, снаряды и мины приходилось перегружать на повозки, но и они увязали в черной жиже, и было похоже, будто не телеги шли по дороге, а поток лодок плыл по серому злому морю. А тут еще – то снег, то дождь… Кони, выбившись из сил, останавливались, падали от непосильного напряжения и больше не поднимались, несмотря на крики и кнуты ездовых. Солдаты шли еле волоча ноги, еле вытаскивая из грязи свои пудовые сапоги. Но вот наконец последний холм. Команда: «Стой!» Остановка. Пронесся слух: «Приехали. Пушкин. Михайловское. Здесь будет оборона».

Наше подразделение расположилось на северной окраине деревни Зимари, за холмистым валом, что напротив Михайловского. Устроились как обычно. Стали рыть огневые, КП, окопы, траншеи. Кто-то сказал: «Ребята, к Пушкину – рукой подать, вон там». Все приостановили свои дела и, затаив дыхание, стали вглядываться.

В первые дни обороны разговор среди солдат был только один, про Пушкина. Особенно про то, как его мытарила жизнь, как его убили. И вот тут я должен вам сказать, что лучше всех про Пушкина рассказывал наш командир. Женщиной она была. Анной Петровной звали, по фамилии Нестерова. Я больше года с ней вместе служил. Много дорог войны вместе прошли… Верьте не верьте, но думается мне, что она всего Пушкина наизусть знала! Как-то перед выходом из Новоржева к нам в часть приехал знаменитый ученый-пушкиновед профессор Благой. Может быть, слыхали про него? Так он очень удивился, как много произведений Пушкина знала наша Анна Петровна на память, наизусть…

Находясь в дозоре, я любил смотреть на панораму Михайловского. Лежишь и видишь – какой простор! Как взморье – даль и ширь такие, что глазами и не охватишь. И я говорю себе: так вот какое оно, Михайловское, какое огромное и торжественное! Когда пролетавший самолет, наш или фашистский, сбрасывал бомбу и начинало греметь эхо, оно неслось по долинам и взгорьям и заставляло долго, на разные лады, органом гудеть озера, поля и рощи. И я, и мои товарищи, рассматривая Михайловское, искали в нем глазами дом Пушкина. Время от времени раздавался грозный окрик: «Эй вы, орлы, осторожнее, куда высыпали, а ну назад! Вы что, на экскурсию собрались, что ли?.. По местам!»

Да, я забыл сказать, что за тем песчаным холмом, где встала наша батарея, лежал молодой сосновый лесок – очень красивое место. Кому-кому, а своему командиру мы построили землянку, что твой терем-теремок. Солдаты любили Нестерову за то, что она была не такая, как все, а особенная – добрая, ласковая. Помню, поначалу, когда она пришла к нам на командирство, другие батарейцы потешались и звали нас «кудрявой командой». Но потом, и очень скоро, все переменилось.

Нестерова оказалась опытным военачальником – грамотным, смекалистым, расторопным. Никогда не было ни лишней брани, ни придирки, ни пустых казенных слов, никого не «тыкала». А на войне соблюдать вежливость дело трудное…