пусть меня осудят 2

— Все тихо. Усиленная охрана. Спят оба, чтоб не пищали. Кормим внутривенно — так хлопот меньше. Стремно это все, Ахмед. Не люблю я возню такую. Спалят — дерьмо со всех дыр полезет. Раньше мы с этим не связывались, и сейчас не стоило.

— Стоило. Миллионы стоило, Рустам. Те самые, на которые мы с тобой оттягиваемся да по заграницам ездим, и шлюх отборных имеем. Сам не люблю. Дольше одного дня никого не держали. Ждем до завтра, потом в расход пустишь. У меня не ясли, сопли подтирать и с ложечки кормить. Достало все за последние дни. Серого нашел?

— Нет. Исчез, сука. Как в воду канул. Хата сгорела дотла. Бабки, видно, прихватил и свалил.

Ахмед прищурился, глядя куда-то перед собой и напряженно думая, затягиваясь сигаретой и выпуская дым через тонкие ноздри.

— Нет. Он наглухо тут повязан. Если и свалил… то только туда, откуда не возвращаются.

Бешеный его порешил и похоронил где-то по-тихому. Хер с ним. Бесполезное ссыкло.

Правда, герыч через него хорошо было сбывать, и инфу сливал всегда исправно. Теперь нового искать надо.

— Так, а что Леший? Думаешь, врет собака?

— Мутит он. Тянет резину. Там что-то не так. Этот мудак со мной по громкой связи говорил. — Ахмед, все еще прищурившись, смотрел на Рустама, — надо Бешеного подсуетить.

Ты знаешь, что делать — займись этим. Только все чисто делай и пока телку его не трогай.

Смотри, бля, никакого удовольствия. А я ей на дозы бабки трачу. Никакой благодарности.

Включил видео на сотовом и отдал в руки Рустаму. Тот смотрел, усмехаясь уголком губ и похотливо улыбаясь.

— Так и не научилась. Но красивая сучка.

— Красивая. Надоела мне она. Банальщина. Скука зеленая. Шлюхи тупые. Ни одной нормальной. Уберите ее. На улицу, на хрен. Пусть к Костяну своему возвращается и ему так бездарно сосет.

— Себе пока заберу. Я ее натяну пару раз, если не возражаешь.

— Да, трахай на здоровье. Ты любишь бревна драть.

— Вкусы у нас разные, дорогой. Я тихих люблю и спокойных, и чтоб орали не от боли, а от кайфа.

— А кто они, на хер, такие, чтоб я им кайф давал. Мне б самому кайфануть. Когда орут от боли, хоть какое-то разнообразие. Боль симулировать невозможно, она настоящая, Рустам, а оргазмы у них почти всегда фальшивые. Я ложь не люблю. Убивать хочу, когда лгут.

Ахмед отобрал у Рустама сотовый и стер запись.

— Ворон притих подозрительно вместе с сынком своим. Макаронников порешили и в тень ушли. Ничего не слышал, никто там не раскололся?

— Пока тихо. Говорят, шлюшку итальянскую замочили, только тела никто не нашел.

Ахмед посмотрел на Рустама.

— Не думаю, что она много болтала.

— Все бабы много болтают. Запомни — все и всегда. У них природа такая, языком мести в генах заложено.

— Если Ворон нам войну не объявил, значит, смолчала или не успела растрепаться.

— Возможно. Только Ворон хитрая и умная тварь. Как и сынки его. Он потом может ударить. Когда расслабимся. Нам бы, блядь, этот маршрут отжать, и вот где бы они у меня все были.

Ахмед сжал пальцы в кулак.

— Здесь бы их держал. Вся столица нашей бы стала.

Подошел к огромной клетке с пантерой и взял кусок сырого мяса из миски, которую следом за ним носил все тот же парень в белой одежде. Большая черная кошка потянулась и медленно, грациозно подошла к решетке. Ахмед протянул кусок мяса, и пантера аккуратно взяла кровавую мякоть, потом потерлась о прутья решетки массивной мордой.

— Аска, моя ласковая девочка. Соскучилась? Я тоже скучал. Скоро тебя выпустят погулять. Смотри как она выросла, Рустам. Шерсть как бархат переливается. Ленивая, красивая. А пару дней не покормишь, всех нас тут сожрет. Опасная, подлая и умная. Бабы такими не бывают.

— Лексе покажешь её? Ей бы понравилось.

Ахмед погладил пантеру между ушами, почесал под подбородком.

— Я для нее малыша купил пятнистого — везут из Сингапура. Лекса расстроила меня недавно. Учится плохо, Назиру не слушается. Только бабки тянет, а отдачи никакой.

— Возраст, Ахмед. Да и воспитывается не там. Отвез бы ее домой и воспитал как положено у нас.… Вела б себя иначе и уважение отцу выказывала должное.

— В качестве кого? Я не признал ее и фамилию свою не дал. На хер мне, чтоб наши пронюхали про дочь от русской шлюхи. Да и не знает о ней никто, кроме тебя и Бакира с.

Назирой. Сам не думал, что привяжусь к ней. Лекса. Вот скажи, как можно было из имени.

Александра такую херню навертеть? А она навертела, еще когда ей пять было. Когда ты ко мне ее привез, помнишь?

— Помню. Как такое забудешь. И мать ее помню, как в петле болталась синяя вся.

Ахмед, казалось, его не слушал.

— Красивая она у меня. Лекса, бля. Я б её Лейлой назвал, если б знал о ее рождении. Если б тварь эта не спрятала от меня дочь.

— Мог бы из нее хорошую девочку вырастить, замуж отдать за кого-то из наших. Но как скажешь, дорогой, как скажешь. Это тебе решать.

— Мне. Пусть здесь живет. Рядом. Меня пока так устраивает. Она недавно сказала, что петь хочет и музыкой заниматься — я ей весь музыкальный магазин скупил. Брынчит там чего-то на гитаре, завывает, а голосок тонкий, смешной. Учителей ей возьму — пусть поет.