- Папа?! - он стиснул отца в объятиях, потом отпрянул. – Здесь тебе опасно!
- Ну, Франция пока не в состоянии войны с Германией. Конечно, нашим здесь быть не рекомендуется, но я предельно осторожен. Да и российские удальцы, если что, подсобят. Ты присаживайся. Голоден с дороги?
- Да… Не очень… Пустяки… Папа, зачем ты здесь?
- Тебя повидать. Сам-то в Париж носу не кажешь. И о жизни поговорить.
«О жизни» вышло тяжело. Георгий не смог толком привести ни единого убедительного аргумента, отчего не покинул воюющую Германию, имея французское гражданство.
- Но у меня есть и российское гражданство. Что, если бы меня схватили на границе и усадили в лагерь для интернированных?
- Чепуха, - отмёл возражение отец. – Ты думаешь, на каждом переходе картотека, и в ней фотографии тысячи подобных тебе сомнительных лиц? Ой ли. Вот имей германцы компаратор Корсакова, чтоб безошибочно перебирал картотеку, я бы ещё поверил в опасность.
О загадочном русском приборе Георгий услышал вторично и сделал себе зарубку на память – узнать об аппарате побольше.
- Здесь я испытываю жидкостные двигатели, и мы далеко впереди русских. Да, бомбовый ракетоплан – вещь сугубо военного назначения. Но она приближает меня к звёздам! Впрочем, па, ты никогда не разделял…
- И сейчас не разделяю. Твой «Кондор» получает ассигнования только как военный аэроплан-бомбовоз. Стоит заикнуться о его «звёздном» назначении, в качестве летучего плашкоута для высокого старта междупланетной ракеты, не получишь ни пфеннига.
- У русских то же самое! – воскликнул уязвлённый ракетчик и тотчас прикусил язык. Клаус сделал знак о приближении официанта. После заказа блюд продолжил вполголоса. – Мы же получаем сведения с той стороны, весьма подробные. Русские бросили силы на твердотопливные ракеты, это ещё дальше от звёздных полётов, чем мой «Кондор».
Правда, последние месяцы поток сообщений и фотографических копий чертежей внезапно иссяк. Верно, требуется замена агента.
- Кстати, Георгий Павлович, скоро ожидаются пробы «Кондора» с турбинами? – вкрадчиво вмешался водитель.
- Не раньше следующего года. Делаем полностью новый планер, меньшего размера, под два двигателя… - он вдруг прикусил язык.
Что же происходит? Клаус, такой тихий и незаметный, даже фамилию его не пришло в голову запомнить, служит русской разведке, это очевидно. Только что сообщив ему совершенно конфиденциальную информацию, Георгий, выходит, переметнулся на другую сторону баррикад?
Накатила злость. Идёт четвёртый десяток. Зрелый, состоявшийся мужчина на ответственной работе с прекрасной зарплатой, под началом три десятка человек. И что, ему суждено по-прежнему работать флюгером? С того момента, как сорвался из Парижа, о чём не испытавает ни малейших сожалений, всё время кто-то пытается за него решать. Чаще всего – Лиза, она готова править всем, до чего дотягиваются её маникюрные ноготки.
И сейчас ставят перед фактом. Последует вербовочное предложение. Если отказаться, Клаус даст попрощаться с отцом, затем что-то произойдёт. Автомобильная авария, случайное нападение шпаны, иной какой несчастный инцидент…
- Разумеется, вы вольны не отвечать, - заявил русский агент. – Я даже не буду склонять вас к сотрудничеству, если на то не будет доброй воли. Положусь на ваше честное слово не сообщать об этой встрече полиции.
Но несообщение – это тоже сотрудничество. В военное время другого толкования можно не ждать. Георгий посчитал все «за» и «против». В итоге сказал себе – ничего не нужно решать прямо сейчас. Шепнуть кому надо не поздно и Рюссельхайме. Либо просто сбежать во Францию и начать всё с начала, русские не простят провала своего агента, так что донос на Клауса автоматически влечёт отъезд.
А Элиза? Во Францию ей точно не захочется – бывала там и не раз по газетным делам, не понравилось. Вся её жизнь – в Рейхе. И нет ни малейшей уверенности в её чувствах, коль поставить перед выбором: Германия или я.
- Давайте ограничимся этим честным словом, - объявил Георгий. - Я присовокуплю: ни одна из моделей «Кондора» не поспеет на фронт до окончания войны, даже если бои затянутся ещё на год. Реактивный аэроплан – настолько новейший аппарат, что в каждой мелочи мы двигаемся как по снежной целине. Так что концерн «Адам Опель» непосредственно в этой войне работает против милитаристов Рейха, вытягивая деньги из бюджета. После войны видно будет.
- Согласен, - кивнул русский. – Война между нашими государствами вообще абсурдна. Я искренне надеюсь, что поражение в войне приведёт к краху режима Эрхарда, и германский народ изберёт более разумного лидера.
- Не упрощайте, любезный, - грустно заметил Тилль-отец. – Война начинается правителями, а полосу отчуждения она проводит между людьми. Государства помирятся, но народ будет помнить и сгоревших в Одессе, и расстрелянных за это германских пленных, будто лётчики, прыгнувшие с парашютом, или простые солдаты, а ещё – моряки утопленных русскими субмаринами кораблей, лично отдали приказ о той варварской выходке.