Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

«Очень тяжелое для меня время, - писал Пастернак 11 ноября 1958 года своей двоюродной сестре М.А. Марковой. - Всего лучше было бы теперь умереть, но я сам, наверное, не наложу на себя руки». А 28 ноября сообщал Жаклин де Пруаяр: «Что до предосторожности в отношении меня самого, я скажу Вам вот что. То, что со мной случилось и что без моего ведома, на недоступном расстоянии чудесным образом управляет моим существованием, - так широко и безмерно выше меня, что любой шаг, любой поступок, даже безотчетный, который сделаете Вы или совершу я, теряется бесследно. Когда в моем положении я получаю столько писем из-за границы, со всех концов земли (однажды, например, их было 54 за один раз), писать мне обычной почтой или не писать, не составляет почти никакой разницы. Пусть мне пишут. Я думаю, что при этих условиях делать все лучше, чем не делать ничего».

Согласием подписать письма в правительство Пастернак выторговал себе возможность отказаться от пресс-конференции, которую предполагалось провести у него на даче.

Он знал о демонстрации студентов Литературного института, которые намеревались ехать к нему в Переделкино бить окна. Он предупреждал Поликарпова о возможных эксцессах в случае встречи с иностранными корреспондентами. Просил восстановить его переписку. «Темные дни и еще более темные вечера времен Античности или Ветхого Завета, возбужденная чернь, пьяные крики, ругательства и проклятия на дорогах и возле кабака, которые доносились до меня во время вечерних прогулок; я не отвечал на эти крики и не шел в ту сторону, но и не поворачивал назад, а продолжал прогулку. Но меня все здесь знают, мне нечего бояться», - так описывал Пастернак в письме Жаклин де Пруаяр от 28 ноября 1958 года обстановку своих будней.

Ольга Ивинская обращалась с жалобами в Управление по охране авторских прав и к Федору Панферову, который, по рецептам 30-х годов, предлагал Пастернаку для примирения с властями поехать на Каспийское море и описать трудовые подвиги советских нефтяников. Удостоверившись в том, что блокирование денег санкционировано ЦК, она настояла, чтобы Пастернак 16 января обратился с письмом к Поликарпову. Он спрашивал, будут ли вообще давать ему работу и оплачивать ее, как обещали, когда заставляли подписывать письма в правительство и давать интервью. Писал, что в противном случае будет вынужден прибегнуть к денежному обмену с Хемингуэем, Лакснессом или Ремарком, книги которых издаются в Москве.

«... Помнится, я расписывал, что я не подвергался никаким нажимам и притеснениям, что от роскошной поездки (без оставления заложников), любезно предоставленной мне, я отказался добровольно, - я бессовестно лгал под вашу диктовку не затем, чтобы мне потом показывали кукиш. Я понимаю, я взрослый, что я ничего не могу требовать, что у меня нет прав, что против движения бровей верховной власти я козявка, которую раздавить, и никто не пикнет. Я опять-таки понимаю, что если я на свободе и меня не выгнали с дачи, это безмерно много, но зачем в придачу к этим сведениям, соответствующим истине, два ведомства Министерство Культуры и Министерство Ин<остранных> дел дают заверения, что я получал и получаю заказы на платные работы».

20 января 1959 года Отдел культуры ЦК сообщал: «Советское посольство в Швеции (т. Гусев) сообщает о том, что в шведской прессе публикуются информации о поступлении в адрес итальянского издателя Фельтринелли больших сумм денег за издание романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». По сообщению газеты «Дагенс нюхетер», Фельтринелли заявил, что до 31 декабря 1958 года на специальный счет, открытый им в Швейцарии, поступило 900 тыс. долларов (360 тыс. долларов из США, 70 тыс. долларов из Англии, около 440 тыс. долларов из других стран) в качестве гонорара, предназначаемого Б. Пастернаку.

По мнению посольства, накапливающиеся суммы гонорара за роман «Доктор Живаго» могут быть использованы антисоветскими организациями для создания фонда во враждебных Советскому Союзу целях. Учитывая это обстоятельство, посольство предлагает попытаться повлиять на Б. Пастернака в том направлении, чтобы он передал принадлежащий ему гонорар Всемирному совету мира.

Отдел культуры ЦК КПСС считает, что следует поставить этот вопрос перед Пастернаком.

Поскольку Б. Пастернак не является членом Союза писателей СССР, полагали бы целесообразным поручить ведение переговоров с ним Всесоюзному управлению по охране авторских прав».

В бумагах Пастернака осталась машинописная копия его письма к Хрущеву, датированного 21 января 1959 года. Кроме того, сохранились отдельные заготовки для него, сделанные рукою Ивинской, что говорит о ее участье и вероятной инициативе в написании этого письма.

«Суд вынесен о книге, которой никто не знает. Ее содержание искажено односторонними выдержками.

Искажена ее судьба... Раз это не разобрано, значит, такой разбор нежелателен.