Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

Я рассказала, что Б.Л. на грани самоубийства, что он только сейчас предлагал мне этот исход.

- БЛ. не знает, что я здесь, - добавила я. - Вы старый его товарищ, интеллигентный человек, вы понимаете, что среди всего этого шума и гама ваше слово для него будет важно. Так скажите мне - чего от него сейчас еще хотят? Неужели и впрямь ждут, чтобы он покончил с собой?

Федин подошел к окну, и мне тогда показалось, что в его глазах стояли слезы.

Но вот он обернулся:

- Борис Леонидович вырыл такую пропасть между собой и нами, которую перейти нельзя, - сказал он с каким-то театральным жестом. И после короткой паузы совсем другим тоном:

- Вы мне сказали страшную вещь; сможете ли вы ее повторить в другом месте?

- Да хоть у черта в пекле, - отвечала я. - Я и сама умирать не хочу, и тем более не хочу быть свидетельницей смерти БЛ. Но ведь вы же сами подводите его к самоубийству.

- Я прошу вас обождать. Я сейчас позвоню, и вы встретитесь с человеком, которому расскажете все, о чем говорили сейчас мне. - И он стал звонить все тому же злосчастному Поликарпову. - Вы завтра сможете подъехать в Союз в три часа? Вас примет Дмитрий Алексеевич, но уже не в ЦК, а как писатель - в Доме литераторов.

- В Союз, в КГБ или в ЦК, это, - говорю, - мне безразлично: я буду.

- Вы же сами понимаете, - напутствовал меня К. А., - что должны его удержать, чтобы не было второго удара для его родины.

Я поняла, что они не хотят этого самоубийства. Наследив Федину на чистый паркет, мы с Митькой удалились.

Знаю, что позже Федин мой приход и разговор с ним называл авантюристическим выпадом. Я же говорила с ним, движимая тем шестым чувством (его так хорошо понимала Ариадна), которое у меня всегда возникало, когда Б.Л. грозила опасность. На взгляд посторонних я иногда делала какие-то несусветные глупости, но они диктовались чувством самосохранения, и они на самом деле охраняли Борю. Здесь нужно было мне верить.

Когда утром следующего дня (в среду) Б.Л. приехал на Потаповский, я встретила его словами:

- Ты можешь меня убить, но я была у Федина.

- Зачем, только не у Федина, не у Кости Федина, который даже улыбку надевает на себя, - отвечал Боря.

Оказывается, накануне он долго говорил с Корнеем Чуковским, немного подбодрился и успокоился.

- Давай посмотрим, что будет дальше!

И мы решили смотреть и ждать...»

Евгений Пастернак вспоминал: «Федин сообщил об этом Поликарпову, и в тот же день литфондовская поликлиника прислала даму с набором лекарств, необходимых для оказания скорой помощи. Ее поселили в маленькой гостиной. У отца болела левая рука, плечо и лопатка.

Причину этого она видела в чрезмерном утомлении и попросила временно перестать работать.

Ивинская зафиксировала свой разговор с Поликарповым в ЦДЛ: «Поликарпов меня уже ждал.

- Если вы допустите самоубийство Пастернака, - говорил он, - то поможете второму ножу вонзиться в спину России (ох уж эти ножи!). - Весь этот скандал должен быть улажен, и мы его уладим с вашей помощью. Вы можете помочь ему повернуться к своему народу. Если только с ним что-нибудь случится, моральная ответственность падет на вас. Не обращайте внимание на лишние крики, будьте с ним рядом, не допускайте нелепых мыслей.

На мой вопрос - что же конкретно делать, Д.А. в довольно туманных выражениях дал понять, что Б.Л. «должен сейчас что-то сказать». Казалось бы, от премии он отказался - чего же большего от него ждут? Но ясно было, что ждут. На следующий день я поняла - чего. А пока разговор с Поликарповым меня как-то успокоил.

Я уже всей кожей ощутила близость нашей смерти и, когда поняла, что «они» ее не хотят, - на сердце отлегло.

В сравнительно хорошем настроении я помчалась в Переделкино. Мы великолепно поговорили с Борей; я старалась с юмором пересказать свое свидание с вождем.

- Надо обязательно посмотреть, что будет дальше, непременно будем смотреть, - так мы решили».

29 октября, приехав из Переделкина, Пастернак позвонил Ивинской по телефону, а затем пошел на телеграф и отправил телеграмму в Стокгольм:

«В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».

Другая телеграмма была послана Поликарпову в ЦК: «Благодарю за двукратную присылку врача отказался от премии прошу восстановить Ивинской источники заработка в Гослитиздате».

Жертва, которую принес Пастернак, отказавшись от премии, уже никому не была нужна. Ее не заметили. Она ничем не облегчила его положения. Все шло своим заранее заготовленным ходом.