Разбег. Повесть об Осипе Пятницком

Житомирский хвастал, что разжился по случаю отличным фотоаппаратом (эдакий тяжеленный ящик на треноге) и, как всякий новичок, все жаждал запечатлеть ближних своих. Охотников отчего-то находилось мало, Осип и сам не раз отказывался, но в тот день — жаркий, солнечный июльский день был, море было света, который, с мольбой объяснял Житомирский, так необходим для съемки, — в тот раз то ли Житомирский как-то особенно настойчив был, то ли настроение у всех было бездельное — все согласились (кроме Осипа еще человека три было). Первый снимок был групповой. Потом поодиночке снял всех Житомирский. Анфас. Зефир, запомнилось, еще пошутил: а в профиль? а в полный рост? Житомирской (и это с резкой отчетливостью вспомнилось сейчас) тоже пошутил в ответ: придется, мол, потерпеть до первой каталажки, уж там, надо думать, не пожалеют на тебя фотопластинок… Оказалось — не просто шутка. Совсем не шутка. Житомирский знал, что говорил. И что делал — тоже знал. Провокатор — умный, хитрый, ловкий, изворотливый…

— Я тут подумал, — прервал вдруг паузу Познанский, — что мы, пожалуй, напрасно теряем время. Если бы на вашем пути и в самом деле повстречался человек, столь разительно схожий с вами, его-то вы наверняка вспомнили бы…

Осип промолчал. Поддавки — совсем уж глупая игра, разве что гимназистов ловить на такие штучки… Познанский, должно быть, и сам почувствовал, что несколько перемаслил кашу, и, исправляя этот очевидный свой промах, сказал с достаточно ощутимой жесткостью в голосе:

— Ну, разумеется, если бы захотели вспомнить!

Осип и на этот раз промолчал. Не только потому, что в подобных случаях лучше всего молчать: ведь знает, точно знает Познанский, что это твоя физиономия смотрит с фотографии! Да, не только поэтому. На первый план вышла сейчас эта мразь Житомирский. Некстати, конечно; но тут ничего не поделаешь. Это было уже не в его власти — не думать о нем. Это как заноза: пока не вытащишь — все будет болеть.

Фотокарточка, оказавшаяся в жандармском досье, многое открыла теперь. Житомирский, без сомнения, давно уже состоит на службе в охранке. По крайней мере, с девятьсот пятого. Рыжий шпик, неотступно следивший тогда за Осипом в Берлине, никакой, конечно, не гений был: Житомирский — вот кто наводил его на след! И провал транспортного заграничного пункта, делами которого в отсутствие Осипа вершил Житомирский, тоже не случаен. В десятом или одиннадцатом году Бурцев, главный в то время разоблачитель провокаторов, высказал предположение, что Житомирский является платным агентом полиции, где числится под кличкой Ростовцев. Состоялось партийное следствие (Житомирский, понятно, не знал об этом), комиссия пришла к выводу, что сообщения Бурцева недостаточно для столь серьезного обвинения, — Житомирский был оставлен в партии; в первое время, правда, ему старались не давать ответственных поручений. Год назад, в июле тринадцатого, выучившись на электрика, Осип уезжал из Парижа в Россию. Среди немногих провожавших был на вокзале и Житомирский. Он очень тепло простился с Осипом, стал уговаривать, чтобы в следующий свой приезд в Париж Осип обязательно остановился у него, — своим дружелюбием и заботливостью он даже растрогал Осипа.

По пути в Россию Осип должен был — по соображениям конспирации — сделать на несколько дней остановку в Баден-Бадене и Лейпциге. Никакой слежки в дороге за собой не заметил. В Бадене, правда, показалось, что за ним следят, но решил, что это местные шпики. В Лейпциге поначалу тоже ничего не вызывало подозрений, но тут один из товарищей получил письмо от хозяйки, у которой Осип квартировал в Бадене: страшно встревоженная, она сообщала, что буквально на следующий день после отъезда Осипа к ней пришел шпик и стал расспрашивать о квартиранте. Она описала наружность шпика. Наутро, выйдя из своей лейпцигской квартиры, Осип нос к носу столкнулся с субъектом, внешность которого до мелочей сходилась с описанием, данным баденской хозяйкой. В тот день этот шпик еще не раз попадался Осипу. Пришлось прибегнуть к невероятным хитростям, чтобы благополучно выбраться из Лейпцига. Как позже выяснилось, уехал Осип из Лейпцига как нельзя более вовремя: в ту же ночь в его квартире был сделан обыск.

Теперь эта вот злополучная фотокарточка. Еще одно звено в цепи предательств. Круг замкнулся… Но какой же дорогой ценой заплачено за «прозрение»! И сколько еще людей, товарищей по общему делу, стали и станут жертвой этого негодяя! Осип дал себе клятву: он сделает все возможное и невозможное, чтобы передать на волю все, что знает теперь о Житомирском…

Познанский тем временем стал проявлять признаки явного нетерпения. Он несколько раз выразительно кашлянул, потом принялся постукивать пальцами по столу.

— Итак, вы никогда не встречали этого человека, — наконец сказал он, пряча фотографию в папку. В тоне, каким произнес он это, почти не было вопроса — скорее утверждение. И вздохнул — как бы с облегчением. И, складывая свои бумаги в портфель, сделал вид, что собирается уйти.