Разведена и очень опасна

Помимо людей в бинтах на меня смотрели и люди в белых халатах, да и не только они, меня провожал весь обслуживающий персонал. Кто-то вытирал слезы платком, кто-то махал мне рукой, кто-то пускал воздушные поцелуи, а кто-то поднимал руки вверх и показывал жест — победа, несмотря ни на что, мы обязательно победим!..

Остановившись, я не могла оторвать взгляд от этих людей и махала им руками.

— ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! ВСЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДЕТ ХОРОШО! — закричала я тем, кто стоял в бинтах, не надеясь, что они меня услышат. — У меня вновь есть красота! Господи, у меня вновь есть красота! Красота — это власть и уверенность в себе! Раньше я никогда не ценила свою красоту! А теперь… Господи, как же я буду ценить ее теперь!

Люди в бинтах высовывались из окон и в знак согласия снова махали мне.

— Красота — это оружие и инструмент для достижения цели!!! — прокричала я что было сил и поставила свою яркую сумочку на асфальт. — Однажды я уже была красива! — кричала я слушавшим меня пациентам в бинтах. — Но тогда я не знала, что мне с ней делать. Я не знала, что красота — это власть! Черт побери, я совершенно этого не знала! Теперь все будет совсем по-другому! Теперь я буду жить так, как хочу, и так, как считаю нужным!!! Я буду испытывать все преимущества своей красоты! Я всегда их буду испытывать!

В одной из больничных палат заиграла громкая музыка. Я поправила свое платье, смахнула выступившие на глазах слезы и почувствовала, как сильно МНЕ ХОЧЕТСЯ ТАНЦЕВАТЬ ТАНЕЦ ДИКИХ.

Я танцевала прямо на аллее перед воротами клиники. Я танцевала потому, что у меня уже были красивые ноги, красивая грудь, красивое лицо и… гладкая кожа. Я танцевала потому, что у меня выросли новые волосы, и потому, что в моей душе появилась надежда. Надежда на то, что все будет хорошо…

Пациенты в бинтах хлопали в перевязанные ладоши, в глубине души они, конечно же, улыбались. В глубине души, потому что в реальной жизни они не смогли этого сделать. А затем они стали спускаться в парк и пытались танцевать вместе со мной. Кто-то из них держал меня за руку, кто-то не скрывал своих слез, а кто-то смотрел на меня глазами, полными благодарности…

Когда музыка закончилась, я подняла с земли свою сумочку, повесила ее на плечо и вышла за пределы клиники твердым, уверенным шагом, стараясь идти от бедра…

Глава 20

Приехав в город, я первым делом позвонила домой брату. Домработница, мамина подруга, знающая меня с детства, не узнала моего голоса и попросила перезвонить позже, потому что Женя устал и в данный момент он отдыхает, а точнее, он спит. Я не могла положить трубку и, не скрывая волнения в голосе, задала еще более глупый вопрос:

— А когда он проснется?

— Не знаю, — немного растерялась женщина.

— Я звоню ему на мобильный, но никто не отвечает.

— Я же вам объясняю, он спит.

— Он плохо себя чувствует? — встревожилась я.

— Простите, но кто вы такая, чтобы я отвечала на ваши вопросы?

Я совершенно не обиделась на домработницу. Я не злилась на нее за то, что она меня не узнала. Я любила эту женщину с детства, всей душой, потому что знала, что, несмотря ни на что, она испытывала ко мне самые теплые, материнские чувства. Просто она как может оберегает моего Женьку и не знает, кто ему звонит.

— Я… Я…

— Говорите же… Вы не можете назвать свое имя?

Услышав ее вопрос, я поняла, что и в самом деле не могу это сделать. Я не могу открыть карты, пока не приду в этот дом, потому что, если я открою их сейчас, мне никто не поверит и меня туда не пустят. Я должна любой ценой попасть в дом, сесть на пол рядом с Женькиной инвалидной коляской, взять его за руку и сделать так, чтобы он заглянул в мои глаза. Когда он в них поглубже посмотрит, он все поймет… Он обязательно все поймет и все увидит сам… Я расскажу ему о нашем детстве. О том, как он водил меня в кино, как покупал мне мороженое, как побил одного мальчишку, который обзывал меня нехорошими словами и отобрал у меня во дворе велосипед. Я расскажу ему, как мы с мамой ждали его приезда после того, как он перестал с нами жить и стал жить отдельно. Я могу описать ему каждую золотую вещицу, которую он мне подарил. Я могу рассказать ему о заснеженном саде, о том, как я везла его на инвалидной коляске, как мы дурачились и кидали друг в друга снежки, как я притворилась, что он меня по-настоящему убил, и как после этого Женька испугался. А затем эти выстрелы… Я тащу Женьку в дом и зову на помощь… Я расскажу ему вес, и он сразу поймет, что я — это я. Я расскажу ему многие, никому не известные факты из нашего детства и из нашей юности. Эти факты не известны ни кому другому, потому что они касаются только меня и только его. А быть может, и не нужно будет что-то рассказывать и искать повод для того, чтобы родной человек признал твое родство. Быть может, это совсем не нужно. Я уверена, что Женьке будет достаточно посмотреть в мои глаза. Просто пристально посмотреть и прочитать в них все без слов. — Девушка, ну что вы молчите? — Женщина на том конце провода теряла терпение. — Кто вы?

— я… я…

— Вы будете говорить или нет? У меня слишком много дел.