– Юрка минут пять назад к своим ушел. А Паша с Полиной туда пошли, – Лямка махнул рукой, очертив довольно неопределенное направление.
– Замечательно. Оперативный водитель во время рабочей смены покидает машину и отправляется погулять с девушкой. Я просто охреневаю!
– Запросить их? Сказать, чтоб пришли?
– Да уж сделай любезность…
Козырев и Ольховская появились минут через пять. Они шли рядом, но при этом демонстративно не глядя друг на друга. Судя по Пашиному выражению лица, только что между ними имело место классическое выяснение отношений, закончившееся явно не в пользу Козырева.
Кстати, на своем горьком опыте Александр Сергеевич уже давно сумел убедиться, что любое выяснение отношений – это лучший способ их (отношения) испортить. А ведь в свое время бригадир уже намекал Паше на возможность подобного исхода событий, но свою голову, как говорится, не пришьешь, а чужой опыт все равно ничему не учит.
Подошедшим «грузчикам» Нестеров ничего говорить не стал.
Да и что тут скажешь?…
Допросить в тот же день, не отходя, так сказать, от кассы, задержанных на Червонного Казачества стрелков и им сочувствующих товарищей не представилось возможным по причине попадания всех четверых в тюремную больницу имени Гааза с разным характером полученных ранений и разными степенями тяжести здоровья. Правда, оставалась еще Томка с переломанным носом… Но, во-первых, представляла она собой зрелище малоэстетическое, а во-вторых, сами посудите – какой с бабы спрос? Разве что она «сердцем чует». Так тут чуй-не чуй, все одно – для Ростика с Россомахой дело десятью годами расстрела пахнет. В смысле, пожизненным заключением. Потому как государство очень не любит, когда убивают его верных сынов-депутатов.
А вот отделу Есаулова в этом смысле повезло гораздо больше. Экипаж Эдика Каргина без лишней суеты подвел под задержание операм Есаулова горе-водилу «восьмерки», который искренне удивился факту своего ареста – хвоста за собой он не срубил ни до, ни после стрельбы по депутату. Люди Есаулова водилу закрепили, пожурили, попинали немного, после чего с ветерком привезли в отдел, приковали болезного к батарее прямо в коридоре (не тащить же эту грязь сразу в кабинет) и, вполне довольные собой, расслабились в ожидании начальства. А оно (начальство) в этот момент томилось на рабочем совещании, спешно созванном начальником Главка в связи с очередным вопиющим террористическим актом, произошедшим в Северной столице.
Есаулов вернулся в отдел в начале шестого. Проходя по коридору, он неодобрительно глянул на прикованного водилу: «Ага, притащили мазурика!» и, раздраженно толкнув ногой дверь, прошел в свой кабинет. Больше всего на свете ему сейчас хотелось полежать на диване без ботинок и носков, которые воняли. Есаулов хотел лежа вызвать дежурного и попросить заварить чая покрепче. Он хотел, чтобы график дежурств на подпись ему принесли прямо в постель. Он хотел… Максим еще много чего хотел. Но вместо этого обнаружил прикованного к батарее хлопца и шумную суету в соседнем оперском кабинете. Есаулов прислушался.
– …Макеева мне заявляет, что тело, мол, найти мало! Хотя до этого вопила – найдите хоть тело!.. Нашли, мать его! Я сам под Синявино в болото нырял, как крокодил в Турции! Стельки в ботинках до сих пор тиной отдают! Так теперь и этого оказалось мало! – возмущался Махно, будучи уверен, что тема всем близка.
Сережа Махно был добр, непритязателен, расхристан. Только в двадцать восемь лет он узнал, что Нестор Иванович (имя-отчество Махно) жил в двадцатом веке. До этого Сергей считал своего тезку «полевым командиром Степана Разина» и по этой причине пил пиво только соответствующей марки. Неделю назад Махно получил строгача и по этой причине до сих пор пребывал в полудепрессивном состоянии. Выговор ему влепили за то, что при обходе жилмассива через цепочку в дверях одной квартиры Сережа показал свое удостоверение. Костлявая рука молниеносно выхватила ксиву, после чего дверь захлопнулась. Махно принялся ломать дверь каблуками – та не поддавалась. За это время выжившая из ума хозяйка-старуха позвонила дежурному МЧС и скормила бордовые корочки своей собаке. Через два часа, прорвавшись на подлую территорию, Махно влепил шваброй по сторожевому псу, чем нанес ему ущерб для здоровья средней тяжести, и пытался задушить бабку. Тогда бойцы Шойгу с большим трудом смогли сохранить для общества человеческую единицу.
Тема, по поводу которой сейчас разорялся Махно, была неоригинальна: племяш распилил бабушку из-за жилья и разбросал ее руки-ноги по Ленобласти. Короче, закондыбались собиравши. Красавец поначалу признался, но теперь нырнул в отказ и громыхал из изолятора жалобами: кричит – избивали! А вот не надо – не избивали! Пару раз в дыню сунули и вся недолга. А нечего бабушек пилить ножовкой по металлу! А уж если совсем невтерпеж – что, нельзя было где поближе притопить?
– И чего она хочет? – уныло осведомился у Махно Егорка, тянувший оперативную лямку.