Ревизор 2.0

Но, видимо, лукавый в эту ночь был в ударе. Под неистовым напором женской плоти слабый человек сдался, а вскоре уже и отец Иоанн отвечал не менее страстными лобызаниями. Он сам не заметил, как его руки принялись срывать с гостьи одежды, тогда как и та, ничтоже сумняшеся, немилосердно рвала рясу на груди настоятеля. И вот настал миг, когда два обнажённых тела сплелись в одно, и преподобный Моисей Угрин, чей лик трепетал в нервном пламени свечи, недовольно взирал на этот свальный грех.

Громкий стон, свидетельствующий о том, что священник овладел грешницей, был слышен даже снаружи. Баныч, восседавший на облучке с всё более мрачным видом, вздрогнул, он прекрасно всё понял, и его южная натура мгновенно взбунтовалась. С рычанием он ворвался в избу (ах, почему они не догадались закрыться хотя бы на щеколду!), схватил стоявшую у печки кочергу и, крича что-то нечленораздельное, принялся охаживать ею совокуплявшихся барыню и настоятеля. Кровавая пелена встала перед ним, взгляд его был безумен, а с искривлённых яростью губ слетала пена. Очнулся он, лишь когда уже было всё кончено. Кочерга с прилипшими к ней окровавленными клочьями волос с глухим стуком упала на пол. Черкес с ужасом взирал на деяния рук своих, не веря, что оказался на подобное способен. Два бездыханных тела лежали перед ним, и он с воем рухнул на колени перед остывающим трупом той, что отдавалась ему на конюшне, дрожащими пальцами касаясь её разбитой головы.

Сколько он так сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, и сам не знал. Наконец поднялся, остекленевшим взглядом посмотрел на дело рук своих и принялся окровавленной кочергой выгребать из печки тлеющие угли, бросая на них тряпки. Минуту спустя тряпки хорошо занялись, и Баныч медленно побрёл к выходу. На улице он постоял ещё несколько минут, наблюдая, как внутри дома пляшет огонь, только после этого взобрался на козлы, хлестнул лошадей и направил возок в сторону N-ска. Миновав несколько вёрст, он оглянулся и увидел, как вдали поднимается зарево. Что-то пробормотал по-своему себе под нос, после чего с гортанным криком охолонил лошадей кнутом.

Все сидели молча, постепенно отходя от услышанного, некоторые дамы даже тихо прослезились, утирая влажные глаза концами кружевных платочков, хотя наверняка уже слышали эту историю. Но очень уж проникновенно рассказывал Яков Венедиктович, оправдывая свою склонность к театральным эффектам. К тому же с такими подробностями, которых наверняка никто не мог знать, так что, скорее всего, сам досочинил, дабы рассказ получился как можно более красочным.

– Кхм, – прокашлялся Копытман, нарушая тишину, – весьма печальная повесть. Так что же с этим Банычем случилось дальше, сбежал, небось, подлец?

– О нет-нет, – оживился Свидригайлов. – На рассвете, едва не загнав лошадей, черкес прибыл в N-ск, где нашёл полицейское управление и добровольно сдался в руки правосудия.

– Повесили?

– Резонанс это преступление получило широкий, многие обыватели требовали для черкеса смертной казни. Судили его в Симбирске, губернском городе, однако ж судья, принимая во внимание явку с повинной и тот факт, что злодеяние было совершено в состоянии аффекта, ограничился бессрочной каторгой. Что, впрочем, порой ненамного лучше намыленной верёвки. Баныча с такими же несчастными каторжанами отправили на Карийские россыпи. Доходили слухи, что там он и сгинул от тяжких условий труда и жестокого обращения, подхватив чахотку. Однако ж доподлинно неизвестно. А что касается останков графини и священника, так их захоронили в одной могиле. Обгорели они сильно, прежде чем дом потушили, потому хоронили в закрытых гробах. Ну хоть после смерти две одинокие души оказались вместе.

Какая-то из барышень вновь всхлипнула, а Яков Венедиктович решительно встал, предлагая гостям расходиться по комнатам. И то верно, у Петра Ивановича начали слипаться глаза, и он с готовностью уединился в выделенной ему опочивальне гостевого флигеля, даже не особо досадуя, что его невеста проведёт ночь без него в барском доме.

Глава 10

Н а следующий день они с Лизонькой вернулись в N-ск и, как и весь город, были ошарашены известием, что завтра в город прибывают… государь император Николай I. Проездом в Самару, хотя, вполне вероятно, и ночевать останется. Да не один прибывают, а в сопровождении главного начальника III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александра Христофоровича Бенкендорфа.

«Дела… – думал Копытман, без особого аппетита пережёвывая поданный на ужин кусок холодной телятины. – Это что же получается… Если письмо моё до Бенкендорфа дошло, то он, вполне вероятно, поинтересуется и относительно меня. Если же не дошло, я обязан буду сам к нему подойти, в противном случае вызову подозрение у городских властей. Куда ни кинь – всюду клин».