Ревущие девяностые. Семена развала

В макроэкономической науке администрация Буша может приводиться как пример самого худшего из возможных правоцентристских правительств во всем мире. Жестокая ирония состоит в том, что левоцентристские правительства стали яркими защитниками концепции ответственного бюджета, как в Соединенных Штатах, так и Европе[149]. С другой стороны, аргументация правоцентристов в пользу стимулирующего воздействия снижения налогов на экономику восприняла кейнсианскую риторику, но только риторику. Снижение налогов предназначено не для стимулирования экономики, а для передачи денег тем, у кого их и так достаточно много. Но ни одна европейская страна не последовала авантюризму Буша — как в отношении размера дефицита, простирающегося далеко в будущее, так и в отношении несправедливости его политики. При этом Пакт стабильности сыграл двойственную роль: он предотвратил образование крупных дефицитов, но в то же время и воспрепятствовал принятию Европой мер, необходимых для поддержания сильной экономики. (Сейчас, по крайней мере, признано, что гибкость рынка труда далеко не единственная проблема, с которой сталкивается Европа.)

Забавная дискуссия развернулась в некоторых частях Европы и в Америке: лучше ли снижение налогов, чем увеличение государственных расходов с точки зрения придания импульса экономике? Правоцентристы утверждают, не опираясь при этом ни на теорию, ни на факты, что лучше снижение налогов. Правильный ответ состоит в следующем: все зависит от того, какого рода снижение налогов. Увеличение расходов гораздо более результативно, чем снижение налогов на богатых (особенно отмена налога на дивиденды, как в Америке); и если оно направлено на здравоохранение и образование, то может обеспечить основу большей экономической справедливости и более высокие темпы будущего роста. Но, с другой стороны, целевой налоговый кредит или снижение налогов на бедных могут быть столь же результативны, как увеличение расходов. В некоторых случаях для ограничения бюджетного дефицита, связанного со снижением налогов, могут быть сокращены расходы, но такие меры могут реально оказать угнетающее воздействие на экономику.

Когда эта книга шла в печать, Европа проходила через фазу спада, который вылился в повышение уровней безработицы. В некоторых кругах полагают, что безработица в Европе уже длительное время на таком высоком уровне, что подобные флуктуации не заслуживают внимания. Но тем не менее эти флуктуации связаны с очень высокими издержками, потому что они уменьшают перспективы возвращения людей на работу и способствуют болезненным социальным явлениям и росту социального недовольства. В Европе, как и в Америке, основная тяжесть безработицы ложится на неквалифицированную и необразованную рабочую силу, а во многих европейских странах, как и в Америке — на определенные этнические группы. В некоторых случаях проблема может быть частично перенесена за рубеж: снижение спроса на труд в Испании отражается в статистике как рост спроса в Эквадоре. Но с точки зрения глобальной перспективы этими издержками пренебрегать нельзя.

Есть другая сторона политики периода Ревущих девяностых, привлекающая, наверное, меньшее внимание, чем бум на фондовом рынке, но которая имеет большее отношение к Европе, пытающейся решить проблемы застойной безработицы. Она связана не с ликвидацией защиты рабочих мест, а с реорганизацией форм этой защиты, предполагающей, например, налоговый кредит для получателей (заработной платы), с помощью которого государство поощряет наем низкооплачиваемых работников, возмещая им недополученную от фирмы часть дохода в пределах до 40 процентов; активную политику на рынке труда, включающую переквалификацию рабочей силы, чтобы она могла заполнить создаваемые новые рабочие места, и позволяющую тем самым переводить работников с социальных пособий на трудовые заработки; реформирование системы социального вспомоществования с тем, чтобы у индивидуумов, начинающих работать, материальное положение не ухудшилось.