Резидент

«Он не просто предатель, — слушая его, думал Леонтий. — Он у них штатный. Он в допросах участвует». И оттого, наверно, что он теперь точно знал: перед ним враг, Леонтий держался ровно, спокойно, даже несколько строго. Недавний страх и растерянность казались ему теперь просто смешными.

— Судить будут? — спросил он.

— Будут. Да какой суд! Военно-полевой. Секретарем там Желтовский. Отец его начальником станции при Николае был. Его за саботаж при Советах расстреляли. Помнишь? Ну да тебя тут в ту пору не было… Он теперь за отца всех под одну статью подводит — к стенке. Это для нас с тобой сотня тысяч — богатство. А для них там лишь бы доложить, что еще одного большевика кончили. Они вроде уж и следствие завершили. Харлампий-то Чагин удрал, а он главный был. Уж он-то все знал… Уплывут деньги, — он вдруг поглядел на Леонтия с завистливым восторгом. — Ты сумел вот… Как словчил-то? Не хочешь сказать?.. Рядом когда-то у станка стояли. А ты вдруг — раз да в купцы! А я чем хуже?.. Не хочешь сказать? Да и верно. Что болтать? Сорвал и сиди… Евграшка — дурак. Ни в тын, ни в ворота, ему эти деньги грех давать, это ты верно… А мне — нет. Я б им место нашел. У меня до последнего рубля всегда все рассчитано.

Леонтий вспомнил вдруг то, о чем говорил на улице Фотий Фомич. В донских газетах напечатано злорадное сообщение: «Большевики взяли Самару и Сызрань, нанеся поражение войскам так называемого самарского правительства». Так называемого!.. Друг с другом грызутся.

Он прервал Афанасия:

— Погоди. Сколько денег там?

— Много.

Леонтий рассмеялся: в тоне, каким было сказано это слово, слышалось, что Афанасий по-настоящему верит ему.

— Много, — повторил он. — Разве так дело ведут? Надо точно знать, сколько там. Ну суди сам: с чего я буду вкладывать в это больше, чем на торговле своей процент заработаю? Мне тогда и лезть нечего!

Афанасий смотрел на него уважительно и даже с подобострастием:

— Двести тысяч должно быть, если только не раздала. Деньги эти для передачи семьям расстрелянных.

— Так, может, она уже их…

— Что ты! Избави бог! Я слежу! Все ночи у дома ее торчу. Днем жену посылаю. Ты ночью склады свои сторожишь, я — их. Так и ходим, — он доверительно взял Леонтия под руку. — Евграшке не верь. И работникам не верь никому. Сторожить сам не будешь, все раскрадут. Худой компаньон у тебя. Вот уж я б не пропьянствовал.

Надо было кончать всю эту историю. Леонтий сказал:

— Слушай! Коли там две сотни тысяч, узнай, сколько дать, чтобы старуха еще месяца два пожила. После суда уже или до — все едино. А мы подумаем. Ключи поищем. Может, через дочку от нее узнаем. Обидно ж, если капитал зря пропадет. И Дону будет лучше, коли мы такие деньги в дело пустим. Чего им в земле гнить? Но так: что выручим — пополам!

— Точно, — ответил Афанасий. — Я с тюремным врачом столкуюсь, — он говорил сдавленным торопливым голосом, совсем, казалось, не делая вдохов. — Положит в лазарет, будет хоть полгода держать. Но он дешево не возьмет. Тысячи две, и это если дать «катериненками», — он помолчал, несмело глядя на Леонтия, вдохнул и быстро выпалил: — Деньги давай уж тогда. Я сразу и передам. Тут и часа нельзя ожидать.

«Врешь ты все, — подумал Леонтий. — А и пусть. Куплю и этого», — но, чтобы поиграть на нервах Афанасия, сказал:

— Нет уж, милый, так дело не пойдет. Деньги мои. Я хочу сам с твоим доктором встретиться.

Афанасий ни жестом, ни словом не выдал своего разочарования. Только откинул голову назад, словно пытаясь увидеть что-то вверху, в зените небосвода, и кадык его заходил вверх и вниз.

Леонтий закончил:

— Ладно. Передашь сам. Но, когда деньги получим, все расходы пополам. И чтобы все было честно!

— Так же и будет! — подхватил Афанасий. — Дайте только!..

«Пронесло», — подвел итог Леонтий, и все-таки ощущение, что он ввязался в очень и очень опасную игру, овладело им.

ГЛАВА 11

В девять часов вечера 26 октября перрон и станционные пути снова были оцеплены патрулями и очищены от пассажиров. В черте города охрану расставили и вдоль всей железнодорожной насыпи. Ночь начиналась безлунная, тучи затянули небо, временами налетал дождь. Что-либо разглядеть издали нечего было надеяться. Оставалось или устроиться на вокзале, или уйти в степь и там подобраться к полотну дороги.

Одно особенно настораживало. Судя по числу патрулей, в караул выставили нацело казачий полк и всю железнодорожную и городскую стражу. Не значит ли это, что составы проследуют быстро — друг за другом, а то и сразу по обоим путям, как при массовой переброске войск?

Кто мог знать? В городе, вероятно, никто. Ни военный комендант, ни начальник станции. Все они только выполняли приказы.