Резидент

Протомившись неизвестностью почти до десяти часов вечера, Леонтий решился на очень смелый шаг. Со стороны города (через перрон его не пустили) он прошел к кабинету начальника станции и несколько минут прогуливался перед дверью. Из кабинета доносились нечеткие голоса. То, что там находится несколько человек, устраивало Леонтия. Если войти во время разговора, можно, и не задавая вопросов, что-либо узнать. А чем меньше спрашиваешь, тем меньше опасность провала. Эту истину Леонтий постиг. Однако нельзя было лезть наобум. Установить же по голосам, что за люди в кабинете, никак не удавалось.

Наконец он решился, толкнул дверь и вошел, говоря:

— Разрешите, пожалуйста! Мне на одну только минуточку!

За столом рядом с начальником станции сидел военный комендант, а перед ними стоял худенький человек в черной железнодорожной шинели и с обер-кондукторской сумкой через плечо.

— Ты ж только с фонарем в хвосте посидишь, — говорил раздраженным голосом начальник станции. — Это дело особое. Тут не всякого можно.

— Но разве оно по моей квалификации, — уныло, видимо, не в первый раз уже, начал человек с обер-кондукторской сумкой.

Начальник станции перебил его:

— Почти от самого Царицына человек хворый ехал! — он, как на незнакомого, посмотрел на Леонтия. — Что вам угодно? Вы ко мне?

— К вам, — проговорил Леонтий с улыбкой: начальнику станции он немало переплатил и «катериненками», и «керенками», и донскими деньгами и твердо рассчитывал на его расположение, — дело у меня к вам очень важное…

Военный комендант привстал из-за стола:

— Что такое? Почему вы зашли?

— Я подумал было, — Леонтий, как только мог, изображал смущение: беспомощно улыбался, бестолково водил руками перед собой, — вагончик с солонинкой погружен утром еще. Нельзя ли до Зверева подцепить? Поезда, говорят, туда скоро пойдут.

Комендант сморщился:

— Мало ли какие поезда! И вообще — что это? Заходите, как к себе домой, лезете во всякую щель…

Леонтий, пятясь, отступил к порогу:

— Так ведь торговля. Товар же… Вагончик с утра погружен, — дверь за ним захлопнулась, но он все еще повторял с улыбкой: — Торговля… Вагончик погружен…

Он пытался осмыслить то, что узнал. Во-первых, какой-то состав шел из-под самого Царицына. Но и под Царицыным был фронт! Состав шел с фронта на фронт. Если в нем находилась воинская часть, значит, там позиции ослабили. Во-вторых, поезд уже прибыл на станцию, раз речь идет о замене заболевшего кондуктора, но в то же время на вокзале народа не прибавилось, на перроне не слышалось ни шума, ни топота. А допустить, чтобы солдаты эшелона, проделавшего такой путь, да не вышли на стоянке из вагонов, можно было только в одном случае: если их оттуда не выпускали. Но что же тогда за войска в этих вагонах? Штрафники?.. Однако, судя по разговорам с Горинько и Фотием Фомичом Варенцовым, провиант этим эшелонам не нужен вообще. Значит, и штрафников нет в них! Но тогда кого же все-таки везут с Царицынского на Воронежский фронт?

Что можно было предпринять? Пожалуй, только одно: срочно послать через фронт сообщение — происходила не рядовая переброска войск, к ритму которых приспособлены визиты обычных связных. Совершалось нечто совсем другое, непонятное.

Он мгновенно нашел, кто может выполнить его поручение: Мария Полтавченко.

Хорошая дивчина! Он попытался представить себе, какие у нее глаза, волосы, лицо, и вдруг не смог. Оказалось, он ничего этого не запомнил. Восхищение, которое он испытал, когда узнал, что она тоже боец отряда красных разведчиков, заслонило в его сознании черты ее облика.

Да. Марию и послать через фронт.

Но ведь она не поверит ему! Еще бы. Через два дня после ареста матери придет торговец, который водит дружбу с начальником городской контрразведки, и даст шпионское поручение. Кто тут поверит?

И Матвей не поверил бы: ему было шесть лет от роду, когда он, Леонтий, покинул дом. Что Матвей помнит о нем? Почти ничего. А что видел и знает? Спекулянт, разбогатевший на деньги, появившиеся неизвестно откуда.

Поверить — если вот так прийти и прямо сказать — могла б только Настя: она знает, каким он был в юности. Но имеет ли он право на это? Ведь еще тогда, в штабе армии, когда его направляли в тыл к белым, обсуждался вопрос, привлекать ли к разведработе всех остальных Шороховых. Решили не привлекать. Так ему будет легче изображать рабочего, выбившегося в торговцы и потому всецело преданного белому строю. И, значит, если уж и можно кого-либо посылать через фронт, то лишь Марию.

Он представил себе, как она садится в вагон, добирается в нем до Миллерова или Черткова. Как потом идет пешком. Сплошной линии фронта в этом районе нет. Ничейная полоса, шириной в шестьдесят — семьдесят километров, разделяет здесь сейчас белую и красную власть. Под видом беженки Мария минует все патрули и заставы, доберется до Воронежа, передаст в разведотдел записку в пять слов…