Роботы утренней зари

— Мне кажется, это еще не провал, — медленно произнес Амадейро. — Если мы выполним наш проект, мы победим, есть Жискар или его нет. А выполнить его мы можем, что бы там Жискар ни делал с эмоциями, читать мысли он не может. Он, вероятно, способен сказать, когда волна эмоций проходит через головной мозг, может отличить одну эмоцию от другой, заменить одну на другую, внушить сон или амнезию — что-нибудь беззубое вроде этого, но острого — не может. Он не ухватит слова или идеи.

— Вы в этом уверены?

— Так говорила Василия.

— Она могла не знать. В конце концов, она не сумела взять контроль над роботом, хотя была уверена в своих силах. Это не слишком доказывает точность ее понимания.

— Однако я верю ей б этом. Для чтения мыслей понадобилась бы такая сложная схема позитронных путей, что совершенно невероятно, как ребенок мог включить ее в робота два столетия назад. Это невозможно даже при нынешнем состоянии науки, Мандамус. Вы, конечно, согласитесь с этим.

— Хотелось бы так думать. Значит они едут на Землю?

— Я уверен в этом.

— Зачем порядочной, воспитанной женщине ехать на Землю?

— У нее нет выбора, если Жискар влияет на нее.

— А зачем Жискару нужно, чтобы она ехала туда? Не узнал ли он о нашем проекте? Вы, кажется, думаете, что нет.

— Возможно, что не знает. Его мотивы для поездки могут быть ничем иным, как желанием поставить себя и солярианку вне пределов нашей досягаемости.

— Я не думаю, чтобы он боялся нас, если сумел справиться с Василией.

— Дальнобойное оружие, — ледяным голосом сказал Амадейро, — может сбить его. Его способности, вероятно, имеют ограниченную дальность. Они базируются только на электромагнитном поле и ни на чем больше, так что чем дальше он от нас, тем слабее его мощь. Но тогда он обнаружит, что из поля действия нашего оружия он не вышел.

Мандамус нахмурился. Он чувствовал себя явно неуютно.

— У нас, похоже, некосмонитская привязанность к насилию, доктор Амадейро. Хотя в данном случае сила, я полагаю, и может быть дозволена.

— В данном случае? Когда робот способен вредить людям? Я бы считал так. Мы найдем предлог для отправки корабля в преследование. Вряд ли стоит объяснять истинную причину.

— Нет, — подчеркнуто сказал Мандамус. — Представьте себе, сколько будет желающих иметь личный контроль над роботом?

— Чего мы не можем позволить. Это вторая причина, по которой я считаю, что уничтожение робота — наиболее безопасный и предпочтительный путь действий.

— Вы, вероятно, правы, — неохотно сказал Мандамус, — но я не думаю, что разумно рассчитывать только на это уничтожение. Я должен немедленно поехать на Землю. Выполнение проекта нужно ускорить, даже если мы не поставим все точки над „и“ и не перечеркнем все „т“. Как только он будет выполнен — все. Никакой мысленаправляющий робот ни под чьим контролем не сможет переделать сделанное. А если он и сделает что-нибудь, это уже не будет иметь значения.

— Вы говорите в единственном числе. Я тоже поеду.

— Вы? Земля — ужасный мир. Я-то должен ехать, а вам зачем?

— Я тоже должен. Я не могу остаться здесь и ждать. Вы не ждали этого так долго, как ждал я, Мандамус. У вас нет старых счетов, как у меня.

Глэдия снова была в космосе и снова видела Аврору в форме шара. ДЖ был занят чем-то, во всем корабле чувствовалась неопределенная, но всеобъемлющая атмосфера чрезвычайного положения, словно готовилось сражение, словно их преследовали. Глэдия потрясла головой. Она могла мыслить ясно и чувствовала себя хорошо, но когда мысли ее возвращались к тому времени в Институте после ухода Амадейро, ее охватывало странное ощущение нереальности. Был провал во времени. Вот она сидит на кушетке, ей хочется спать, а в следующий момент в комнате оказались четыре робота и женщина, которых раньше не было. Значит, она спала, но не помнит этого. Какой-то провал в несуществование…

Теперь оглядываясь назад, она вспомнила женщину. Это была Василия Алиена, дочь Хэна Фастольфа, в чувствах которого ее заменила Глэдия. Глэдия ни разу не видела Василию, только несколько раз на экране. Глэдия всегда думала о ней как о своем втором „я“, далеком и враждебном. У них было неопределенное сходство во внешности, которое все всегда замечали, но сама Глэдия уверяла, что не видит его и прямо противоположное отношение к Фастольфу. Как только они оказались на корабле, и она осталась одна со своими роботами, она задала неизбежный вопрос:

— Что Василия Алиена делала в комнате, и почему меня не разбудили, когда она пришла?

— Мадам Глэдия, — сказал Дэниел, — на ваш вопрос отвечу я, потому что другу Жискару, наверное, трудно говорить об этом.

— А почему ему трудно, Дэниел?

Мадам Василия пришла с надеждой убедить Жискара войти в ее штат.

— Уйти от меня? — с негодованием сказала Глэдия. Она не очень любила Жискара, но это не имело значения. Что ее — то ее.

— И вы позволили мне спать и управлялись сами с этим делом?