Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61

— Вова! — Хлопнул его по спине уже вставший Ельский. И заботливо усадил Родина обратно в кресло.

— Вова! Что они делают?! — Начмед растерянно глянул на заведующего неонатологией.

— Естественное кесарево, Серёжа! Естественное! Кесарево! Да-да. Смотри! Смотри!

— Но… Но… Но…

— Нонсенс! — Снова хлопнул Ельский Родина. Но уже по плечу. С такой силой, как будто он решил поколотить ни в чём не повинного русского акушера-гинеколога за экзерсисы нетленных британских учёных.

Родин мотнул головой, как впервые взнузданный жеребец.

— Но если это — естественно! То я… То я…

— Майя Плисецкая!

На экране тем временем руки в окровавленных латексных перчатках продолжали мутузить и мять голову плода в разрезанной матке. Затем принялись тащить прямо за эту голову, причём плечевой пояс оставался крепко фиксирован в матке. Родин взвыл. Опять же — буквально.

— Ага! — Демонически расхохотался Ельский.

— Это же… Это…

— Именно! Непочтительное отношение к шейным артериям, — ухнул Владимир Сергеевич.

Родин выпрыгнул из кресла и стал прохаживаться, стараясь не глядеть на экран. Как будто там демонстрировали не чудо рождения, а изощрённую казнь за гранью режиссерского видения даже Тинто Брасса.

— Это — терроризм! Они же ему голову свернут! Детский церебральный паралич…

— До года не диагностируется! — Ехидничал Ельский. — Но вот именно сейчас они его и сотворяют! — Он кивнул подбородком на видео, где всё те же руки в латексных перчатках всё ещё коряво тащили дитя из раны за ни в чём ещё неповинную башку.

Сергей Станиславович метнулся к бару. Хотя, в отличие от бравой троицы Мальцева-Панин-Святогорский, ни Ельский, ни Родин никогда не употребляли на работе. Почти. Ельский — уж точно не… Но сейчас он принял чуть не до краёв наполненную вискарём кофейную чашку. Не чокаясь, они выпили, глядя на экран как загипнотизированные.

— Это абсурдно, Вов! — Даже не крякнув, прокомментировал Родин и налил ещё. Себе и в подставленную другом тару.

— Это преступно, Серёж!

Они снова молча выпили. Снова же — не чокаясь. Садист в латексе наконец вытащил несчастное дитя из раны. Оно вяло лежало в луже крови, натёкшей матери между ног.

— Из-за этого новомодного медицинского аттракциона кто-то по ночам будет писать рецензии и экспертные оценки в бюро судмедэкспертизы.

— Не кто-то, Сергей Станиславович. Не кто-то. А мы. Потому что твой заведующий патологией сделал уже пять вот таких вот «естественных» кесаревых сечений.

— Что?!

Родин уронил чашку, которую держал в одной руке. И бутылку, которую держал в другой. Зазвенело. Растеклось. Запахло. Сергей Станиславович с ужасом смотрел на Владимира Сергеевича.

— Почему я об этом не знаю?!

— А я знаю, почему ты не знаешь?! Ты — начмед! Он у тебя заявки на операции подписывает.

— На кесарево! На обыкновенное кесарево! Он что… Он вот это?..

Родин дрожащей рукой показывал на уже вернувшийся в начало стоп-кадр.

Ельский кивнул.

Наступив тапком в лужу виски, Сергей Станиславович вышел из кабинета. Не сказав ни единого слова.

Владимир Сергеевич хмуро усмехнулся. Собрал осколки, выбросил в мусор. Взял тряпку из-под умывальника и начал протирать пол. В этот момент в кабинет вошла Оксана Анатольевна. Ельского она не увидала — он был скрыт столом. Она втянула воздух и раздражённо сказала:

— Виски с утра?! Ну ты даёшь, муженёк! Налей и мне. Потому что у меня в отделении, похоже, холера!

В этот момент из-под стола раздалась длинная матерная тирада. Ельский собрал явно не все осколки.

— Вова?! — Ахнула Оксана.

— Я этого слова на букву хэ не слышал! Поняла?! Мало ли что вы с мужем друг другу в койке говорите!

Ельский жестами давал понять, что не слышал, не был, не присутствовал, не состоял!.. Потому что слово «холера» — это очень страшное слово. Оно обязывает закрыть отделение. Закрыть больницу. Закрыть район. Город… Страну!

Кровь Ельского забрызгивала важные и не очень бумаги на столе Родина. И стоп кадр с ужасающим «естественным» кесаревым. Оксана Анатольевна подошла к Владимиру Сергеевичу, и молча на автомате взяла его палец и засунула себе в рот. Так хватают палец карапуза любящие родители. Отсосать кровь. Зализать рану. Стеклянными глазами они уставились друг на друга.

— У меня в отделении пять травм шейного отдела позвоночника, — жалобно (что никак не было в его парадигме) промямлил Ельский.

Оксана выпустила его порезанный палец изо рта и ещё жалобнее сказала:

— А у меня с ночи все бабы срут и блюют. Обезвожены!

И снова засунула Вовкин палец, из которого резво текла кровь, себе в рот и принялась его посасывать. Пожалуй, это уже походило на действие расстроенного младенца.

В этот момент в кабинет вернулся Родин, волоча за шиворот Андриевича, куда как превосходившего его ростом.

— Это не то, что ты думаешь! Это первичная хирургическая обработка!

Ельский запоздало выдернул палец у Оксаны изо рта.

— А хлоргексидинчиком нельзя было обойтись, да?! — Язвительно запыхтел Родин, сваливая Андриевича на диван.

— Сергей Станиславович! — Ожила Оксана. — У меня к вам очень срочное дело. Касающееся эпидобстановки.