Родом из шестидесятых

– А я люблю Ленина все равно. Очень уважаю.

– За что, конкретнее? – спросил Коля.

– Ммм…

Костя Графов, красный от выпитого, рявкнул:

– А вот сейчас вас возьмут, как миленьких, за такие разговоры.

Пошли в подворотню отливать. Там сильно пахнет мочой. Коля мотал бедовой головой.

– С того и мучаюсь, что не пойму,

Куда несет нас рок событий

17

Пришел в одиннадцать вечера.

Жена молчит. В веселии пытался обнять, она отстранилась. Я сделал лицо усталым, несчастным и злым, и как будто голова болит. Действительно, устал.

Еда не разогрета. Ел холодное и думал тягучие, злые мысли.

Вошел в спальню, она читает.

– Думал, плачешь.

– Нет, не плачу. Не надо целовать, от тебя водкой и табаком пахнет.

– Приходи ко мне.

– Я тебе не нужна.

– Нет, нужна.

– Света, вон, заикается. Я хорошо помню: ты на нее наорал, в угол поставил… Да-да, еще спрашиваешь, почему. Как не стыдно!

– Не надо, прошу.

– Так не говори!

– Она так устала от твоих занятий, что уже не может отказываться, играет ровно, врет ровно.

Она заплакала.

– Все для меня кончено, лучше бы не рожалась. Вон, Алка поступила на курсы усовершенствования языка…

Мысли у бедной – о домохозяйстве, беспросветности, возрасте, потере талантов… О том, ей кажется, что муж занимается собой, а она перестает постигать какие-то тонкости в общественной жизни.

И тоже хотелось плакать.

– Может быть, я некрасива, поэтому ты так относишься. Конечно, есть женщины красавицы, которых боготворят, и так никогда бы… Не спорь, я знаю.

Она залилась слезами.

Это было неожиданно. Я обнимал ее любимое тело, и говорил с болью, что красивее ее никого нет.

Вошли в нормальное состояние, – думал я, уходя к себе. Почему мы каждый день находим повод для злости?

Смотрели и слушали по телевизору «Волшебную флейту» Моцарта. Света смотрела, вертясь и не отрывая глаз.

– Тебе «Аллегро» понравилось?

Она, сдвинув брови:

– Мне все пон-равилось!

Ребенок, когда растет на твоих глазах, не помнится маленьким, мешает его реальная близь.

____

Мы со Светкой вышли гулять. Какая-то тетка, обернувшись из-под платка, злорадно сказала:

– Крепче держись за папу, а то убежит. Ноне такая мода – убегать от детей.

Светка кричала громко, на всю улицу: "Не хочу на метро, хочу на такси!" А в метро, как папа, взяла из моей сумки книгу, открыла и углубилась в чтение. Я не знал, видела ли что-либо, но даже время от времени страницы переворачивала.

В магазине она запросто заходила за прилавок и тянула товар.

– Купи себе, Веня, вот это.

Зашли поесть в ресторан. Светка расплакалась:

– Зачем все едят? Давай, уйдем.

И мы пошли в зоопарк. Она каталась на пони, уехав и начисто забыв о маме и папе… Другое ее мало интересовало, как-то: тяжело слоняющийся по клетке лев, малоподвижные бегемот и слон.

Поехали назад, в метро. Она увидела грузина без глаза, и громко на весь вагон:

– А зачем он без глаза? А почему другой закрыл?

Катя жаловалась:

– Света как дурочка, меньше своих лет. Учительница: ей шесть лет? Разве не пять?

Она всплакнула. Свету ругают в школе, мол, "короткое внимание", не слышит учителя, а на ритмике только гогочет, думает – игра. В ней проскальзывает что-то твое, дурацкое. Так кривляется на уроке! Татьяна Александровна пригрозила выгнать, а та ей – рожи. И ритм отбивает: три-ля-ля, тру-ля-ля. Что она, дурочка, что ли?

Мы с мамой мучительно думаем, как развить в ней внимательность. Как трудно, почти невозможно найти ключ, и каким чутким и опытным надо быть. Искали тон, как покорить ее неподдающесть. Наверно, в такие моменты самое лучшее – неумолимость, строгость, обрезая всякие обсуждения. Расхожие гневные выпады против школы или родителей, о их вине в пробелах воспитания школьника, напавшего на учительницу, – это чушь. Как воспитывать ребенка, такого непокорного, в котором независимо от нас зреет будущий взрослый – кто?

***

Я простудился, лежал один в кровати, Катя со Светой были в школе. Вдруг зашла в гости подруга жены Елена, худая, замученная и прекрасная. Озабоченная моим здоровьем, она наклонилась над кроватью, жалуясь на отношения с Осиком – тянет все сына Сережу в театры, просит поехать с ним на юг, на дачу. А когда согласилась, он не являлся месяц.

И стала смотреть на меня странно, потянулась ко мне, и я потянулся тоже…

С тех пор – Катя все удивлялась, она перестала заходить к нам. Я чувствовал себя окончательным подонком. И сейчас, в старости, это подонство обжигает меня стыдом с прежней силой. Подлость не забывается никогда, она становится скелетом в шкафу.

18

По поручению кадровика в кабинете партбюро я разбирался с жалобами и предложениями. Наткнулся на письмо старика-пенсионера: "Рано еще выходные дни давать. Работать надо, коммунизм строить. В правительстве преступники сидят, лентяев делают из народа". И удивило коллективное письмо пенсионеров: "Уходить на пенсию надо позже, чем сейчас. Делать нечего, бунтует кровь-то!" (Вот еще когда народ требовал увеличить трудовой стаж!)

Принимал жалобы семей сотрудников.