Родом из шестидесятых

Мать поведала горестную повесть. Бывший зять ушел от дочери, оставив с ребенком, оттяпал 10 метров нашей жилплощади при разводе. А наш дом был старый, пять человек в двух комнатах ютились. Он срочно выписал из Баку бывшую жену с ребенком, зарегистрировался с ней. А когда дали двухкомнатную, снова отослал жену в Баку. Теперь один в двух комнатах. Дочь моя купила двухкомнатную квартиру, хочет продать – не тянет с выплатой.

Зашла старуха с внучкой.

– Ужасные соседи. Издеваются: у нас мясо, а у тебя перловка. Обзывают вонючей, и всякими словами. Фортки открывают, сквозняк в мою комнату.

Тут же ворвалась обвиняемая ею толстая соседка.

– Она пристает к нашей семье. Я горжусь, что вырастила детей достойными. Один – в институте, его сестра кандидат наук. А эта старуха завидует. Грязна, свои тряпки, пахнущие мочой, вешает в проходе на батарею. Мужа моего шипоносом обзывает, а меня – толстухой. А разве я виновата, что вот, глядите, такая толстая.

Старуха встревает:

– Они грамотные – наговорят, умеют. Ем в кухне, а они напротив: «У нас ромштекс, а ты картошку жрешь». Да что я, у меня таких денег нет, виновата я?

Солнцеволосая внучка дергает ее.

– Да и ты, бабушка, виноватая. Чего лезешь, молчала бы.

– Мне семьдесят лет, муж погиб на войне, сын…

Взяла стакан с водой, и стакан дробно застучал по столу.

Вошла еще одна, бледная, словно с выпитым лицом. Казалось, у всех окружающих меня в этой темной "полунощной" стране бледные испитые лица

– Я. наверно, староверка, не могу себя побороть. Мужа похоронила. После любовь была – он женат, двое детей. Подруга говорит» «Дурочка ты, свое счастье теряешь». А я – не могу, не могу! Свое счастье на чужом строить. А он, ведь, меня любил. Но – порвала. Не знаю, права или нет. Но воспитание старое во мне сидит. А то – всю жизнь бы, наверно, мучилась.

Она вытерла слезы платком.

– Да, да, вот моя подружка – муж любил, а сейчас на бобах осталась, одна. Интересная, живая – за ней хвост бегал. Забеременела от женатого любовника, сделала аборт. Муж ее прочитал записку, все понял. Конечно, не мог стерпеть. А она лежала в больнице, болела. Теперь ходит – старуха старухой от абортов.

Похоже, люди живут своими заботами и горестями, независимо от тираний в любых эпохах. Или зависят? Это разрешить невозможно.

Я пытался сочинять жалобы, не зная, чем еще помочь. После приема я не мог вынести, выскочил в коридор, подавляя слезы. Что это со мной? Я мучаюсь со своей драмой, а тут такие трагедии.

Когда пришел к себе, встретила Лиля.

– Мне в трудовую книжку благодарность записали к Новому году. Значит, не будет премии. А Прохоровне обязательно дадут. Уж она свое возьмет. И вообще, давно пора уходить.

Зашла Прохоровна.

– Что ты такая кислая?

– Ничего не кислая.

И выскочила. Прохоровна вздохнула.

– Что я ей сделала? Не знаю, как ей сказать. Ленива она. Дала телефоны исправить, так она целую неделю мусолит. Что ей говорить? Хоть что-то надо делать.

Лиля не пришла на следующий день, заболела. "А я ее отругала",– прослезилась Прохоровна.

Прохоровна восхищалась своим сыном.

– Андрюшка четыре получил по ОМЛ. Любит больше всех предметов. А римское право! Сандалит по латыни. Отец ему: "Ерунда это". А он: "Римляне говорили: кто не знает истории – грех, а не знать право своей страны – стыдно". А отец: "Вот два юриста на мою голову. Теперь всегда буду не прав".

Открылось, что она наболтала про мою связь с Ириной. Я думал, когда с ней откровенничал – умная, понимающая женщина. Теперь ясно: старая сентиментальная баба. И верить ей нельзя. Не вытерпит: я первая, и такое узнала!

Лида сказала: "Она тут каждому подлость делала". Теперь противна ее слезливость, ее бессилие воспитать сына. Говорила – лень вечером проверять уроки. А сама рыдает – плохо учится.

____

Мне позвонили из министерства, неожиданно пригласили на торжество по результатам конкурса стенгазет министерства.

Оказалось, мы неожиданно получили первое место. Я сошел с трибуны красный, обалдевший. Вымпел, грамота, пластинки, книга графики, фломастеры.

Когда притащил сумку с наградами, Прохоровна огорошила:

– Ужас, что говорят о тебе. Я начинаю думать, привлекут и меня, что совращаю младенца, то есть тебя.

– Ну, хватили.

Кадровик Злобин, гремя дверцей железного сейфа, подозвал меня.

– Тебе шеф говорил? Пойдем на заседание партбюро, повестка "Об авангардной роли комсомольца", то бишь, тебя, и о связях с женщинами.

Я пошел с ним, в растерянности оставив сумку.

– С какими женщинами? С Ириной? Уже донесли? Да, разговариваем с Ирой. А что тут такого? Почему вы все предупреждаете меня, а не доносчиков?

– Э, не понимаешь ничего. Я – не пью, и все это знают. Но попробуй выпей два раза, и будут говорить, что пьяница. Ты, вот, разговариваешь с Ириной, а завтра мало ли что скажут. Хоть бы работать оставался, а то болтаешь только.

– Откуда вы можете знать?

– Знаю, говорят… Вот, мне Лариса нравится. Не, как женщина. Я – ни-ни. А как работник – о-о! Все, что ни скажу, сделает. И Лида тоже. А что я им, начальник?

Чекист ты, – думаю сам про себя.