Романы Ильфа и Петрова

В этих эпизодах проявляется и более универсальный мотив: "извлечение друга" из-под власти чуждых сил, которым удалось овладеть его душой и памятью. Ср. "Вокруг света в 80 дней" Ж. Верна (Паспарту в цирке, гл. 23), "Каштанку" Чехова (сцена в цирке, возможно, зависимая от предыдущей), фильм "Охотник на оленей" М. Чимино (трагическая сцена с "русской рулеткой" в конце фильма, когда вьетнамский ветеран [Р. Де Ниро] пытается вызволить своего утратившего память друга [К. Уокен] из гибельного азиатского притона и отвезти его на родину) и многочисленные другие сюжеты, где друзья или родные пускаются на поиски героя, покинувшего родной дом, забывшего свою личность, имя и среду, — такие, как "Повесть о Савве Грудцыне", "Станционный смотритель", "Дэвид Копперфилд" (странствия м-ра Пегготти в поисках Эмили), "Зигфрид и Лимузэн" Ж. Жироду и др. Увещаниями, а то и хитростью пытаются они пробудить в герое воспоминание о его прошлом, о местах и событиях, связанных с прошлым (баллада "Емшан" А. Майкова, "Дама с камелиями"/"Травиата" с арией отца: "Ты забыл край милый свой, бросил ты Прованс родной" и др.). Вопреки названию комментируемой главы, библейская притча о блудном сыне к этому типу сюжетов не относится.

Популярность данного сюжета питается его архетипическими корнями. В мифологии разных народов распространен мотив ухода/увода героя в другой (удаленный или потусторонний) мир, что сопровождается амнезией, а затем его возвращения/привода назад и восстановления памяти. В древних своих версиях — например — индийских, миф этот интерпретируется как духовная смерть, как временное забвение человеком своей высшей сущности ради земных забот и наслаждений [см. об этом: Eliade, Myth and Reality, 114-118]. Напротив, в антирелигиозных произведениях новой литературы, как в случаях Арамиса — Бамбучи — Козлевича, именно уход в духовную (церковную) сферу рисуется как недоразумение, а возвращение в мир светских интересов — как восстановление нормы. Для соавторов ЗТ, специализирующихся в выворачивании наизнанку вековых архетипов, такая инверсия особенно естественна и предсказуема.

17//2

Всех дезавуирую! — Неологизм 20-х гг.: "Ленинградская организация дезавуируется ленинградскими рабочими-коммунистами" [Пр 1926; см. Селищев, Язык революционной эпохи].

17//3

Костел... врезался в небо, колючий и острый, как рыбья кость. — Внушительное здание одесского костела отражено в литературе не раз. Л.Пантелеев упоминает "тот черный костел, который возвышался тогда своей острой готической колокольней в центре города и который так ярко... изображен на последних страницах бунинских „Снов Чанга“ "[Приоткрытая дверь, 149]; у Бунина описан не столько сам костел, сколько богослужение в нем. Ту же метафору, что у соавторов, находим в современном очерке об Одессе: "Готическая колокольня вонзилась в небо" [С. Борисов, По Черному морю, КН 26.1927]. В мемуарах Ю. Олеши отложились детские впечатления, по духу сходные с соавторским описанием: "Вот ступени, поднимаюсь, и вот я среди полумрака и прохлады каменных, а может быть, и железных сеней костела... Я видел стоявшие вдоль стен на высоте второго этажа статуи ангелов в как бы отворачивающихся от зрителя ракурсах" [Ни дня без строчки, 97-98] — ср. в ЗТ "железная решетка", "жестяные флаги", "двери, обитые обручным железом", "каменные идолы, прятавшиеся от дождя в нишах", "барельефные святые" ¹.

17//4

— Охмуряют! — крикнул Остап... — Под сладкий лепет мандолины. — "Под сладкий лепет мандолины" — измененная строка из "Последнего танго" в версии П. Германа (аранжировка Дм. Покрасса): Под звуки нежной мандолины [Сахарова, Комм.- ЗТ, 478]; см. ЗТ 20//14.

17//5

— Эй вы, херувимы и серафимы! — сказал Остап, вызывая врагов на диспут. — Бога нет! — Сцена не могла не вызывать в памяти читателей публичные диспуты между А. В. Луначарским и обновленческим митрополитом А. И. Введенским в 1923-1924. Об этих диспутах под общим названием "Есть ли Бог?" рассказывает Э. Миндлин [Необыкновенные собеседники, 234-241]. Это был, однако, лишь наиболее знаменитый из диалогов такого рода; диспуты на религиозные темы между коммунистическими агитаторами и священнослужителями велись в 20-е гг. повсеместно как в городах, так и в провинции, вызывая оживленный интерес [см., например, Громов, Перед рассветом, 88; Борисов, 75 дней в СССР, 49; Катаев, Огонь, и др.]. "Каждый приходил с толпой своих сторонников, и начиналась неистовая словесная битва, потрясавшая сердца", свидетельствует Н. Чуковский [Литературные воспоминания, 174].

По поводу этого места В. Шкловский замечает, что спор с ксендзами имеет аналогию в плутовском романе — в мотиве "спора шута с раввином" [Шкловский, "Золотой теленок" и старинный плутовской роман].

17//6