Ромул

Тогда Гней велел пастуху оставить свою корзинку у него и пойти к восточному углу башни. В этом месте надо подождать, пока из-за угла не выйдет старуха в чёрной накидке до пят. Когда старуха скроется из глаз, следует пройти туда, откуда она шла — к священной смоковнице, возле колодца. Там в кустах и будет стоять циста, похожая на ту, с которой Фаустула привыкли видеть горожане и стража у ворот.

С бьющимся сердцем Фаустул подошёл к назначенному месту и встал у тюремной башни. Ему казалось: сейчас появится какой-нибудь стражник и непременно станет допытываться, что здесь делает пастух? Но город ещё не проснулся, и тут, вдали от рынка и жилья, было пусто. Мимо, позёвывая, прошли двое воинов, видимо, сменившиеся после ночного дежурства. Фаустул сделал вид, что поправляет узел на поясе, и они не обратили на него внимания.

Снова он ждал, думая с беспокойством, что дело сорвалось. Наконец из-за угла появилась старуха в длинном тёмном наряде. Она просеменила мимо, и Фаустул пошёл к священному дереву. Кругом никого не было, на стволе старой смоковницы с громким стуком работал дятел. То, что птица Марса охраняет детей, показалось Фаустулу хорошим знаком. Он взял из кустов корзинку, с трудом подавив желание заглянуть в неё и напустив на себя спокойствие, направился к городским воротам. Благополучно миновал их и пошёл вдоль стены и дальше на верхний луг к Акке.

Только дойдя до рощи и убедившись, что его никто не видит, Фаустул поставил корзинку на землю и открыл её. Вид спящих скорченных человечков потряс его. Наконец-то он стал отцом! Пусть не совсем настоящим — неважно. В этот миг Фаустул понял, что отныне на многие годы их жизнь зависит от него, что он любит их всей душой, таких смешных и жалких, что отныне они станут главной отрадой и главной из всех забот. Успокоенный, он прикрыл цисту и, оберегая драгоценную ношу, стал подниматься по крутой тропинке к овечьему стаду.

Пристроив детей, Гней при первом удобном случае сделал Фаустула старшим над царскими стадами, и вот не прошло ещё половины года, а пастух уже скоро будет владельцем первого в Ференте настоящего дома. А в старой землянке можно будет хранить припасы или держать в холода мелкий скот. Конечно, строить дом вне стен — рискованное дело: начнись война, его непременно спалят. Но, слава богам, войны давно не было, и вроде бы пока в Лации тихо. Ну, спалят, так спалят, но всё-таки несколько лет поживут по-человечески.

Зима. Семилетний Ромул лежит рядом с братом на досках, прикрытых козьей шкурой, накрытый тёплым, немного колючим одеялом. Окошко закрыто плотной занавеской, через неё чуть просвечивает луна. На полу в кружке камней красным светятся угли, дымок от них поднимается и уходит в дыру под потолком. Рядом на табурете и вбитых в земляной пол кольях сушится одежда, промокшая за день от возни в снегу. В высокой подставке горит сосновая щепка, при её жёлтом дрожащем свете мама Акка прядёт бесконечную нитку и поёт:

Уже глубоким снегом засыпана
Вершина Альбанской горы священной,
Леса застыли, а по озеру
Можно ходить пешком.

Огонь скорее накормим ветками,
Пускай очаг нас теплом обнимет,
Пускай наполнятся чаши винные,
Друга радует друг.

Богам на волю оставим прочее,
Сердца согреем виной и песней,
А в час урочный пусть услышится
Шёпот милой жены...

В комнату входит отец, огромный, добрый и сильный.

    Что, вспомнила весёлые пирушки? — спрашивает он.

    Нет, просто пою, чтоб ребятам лучше спалось. Эту песню сочинил Асканий в первую зиму Амулия.

    А ты с ним встречалась?

    Один раз видела в доме Гнея, когда меня пригласили потанцевать. Там он и спел эту песню. А помнишь, какие были в ту пору морозы?

    Морозы были годами раньше, в последний год Нумитора. Из-за них случился падеж скота, потому рутулы и полезли на нас, но им крепко досталось.

    А ты бился?

    Нет, не дорос до воина, смотрел со стены. Ладно, довольно болтать, пора укладываться.