Во время руководства институтом профессором Чеславом Мадайчиком в 1971–1983 гг. никаких серьезных перемен не произошло. Это правда, что старая гвардия бывшей молодежи хотела видеть на этой должности Тадеуша Лепковского, но она не была той, кто решал. Вместе с тем, изменился состав администрации: появились люди, которые не вызывали доверия старых сотрудников, особенно жившая в институте со всей семьей новая завкадрами Веслава Саляхова, совершенно не скрывавшая своих связей с милицией. Ходили слухи о ее связях со службой безопасности, что можно было бы доказать, если бы удалось узнать, кто скрывался за псевдонимами, упомянутыми Ценцкевичем в своей книге. Но что это, в конечном счете, даст? Единственное, что вызвало мое возмущение, это то, как обращалась с молодыми сотрудниками работавшая в 1981–1985 годах в секретариате Кристина Хайне. Она была крайне любезна с профессурой, а в отношении молодых сотрудников, в особенности аспирантов, проявляла высокомерие. Когда я однажды стала свидетелем подобной сцены, я возмутилась и, как и обещала, сообщила об этом директору, потому что до того времени подобные манеры у нас не были известны. В ответ я услышала, что это неудивительно, потому что сотрудница Х. до того работала в деканате Варшавского университета и общалась со студентами, и известно, как к ним относятся! Все, однако, имеет свой конец – времена изменились, странные персонажи из здания мазовецких князей в Старом городе исчезли, и комнаты, занимаемые администрацией, все посещают с радостью, зная, что здесь их встретят с дружеской улыбкой и готовностью помочь[98]
.Из забавных событий мне запомнился визит в Варшаву президента Ричарда Никсона, которого, к его удивлению, встретили с энтузиазмом, как нигде в мире. Что касается нашего института, то все научные и административные работники получили в этот день отпуск. А на лесах (как раз проходил очередной ремонт) висели «рабочие», общавшиеся друг с другом через рации на глазах нашего администратора…
Профессор Самуэль Фишман и март 1968 года в Варшавском университете
Вернемся в университет. Приближался переломный 1956 г. Профессор Самуэль Фишман, который после Элеоноры Стружецкой занял должность заведующего кафедрой русской и советской литературы, смог в атмосфере реформ избавиться от всех, кто, вероятно, не сумел бы вовремя написать диссертации. И, как я уже упоминал, новый министр, Стефан Жулкевский, установил крайний срок, превышение которого означало, что с университетом пришло время попрощаться. Кроме того, произошли изменения в Польско-советском институте (ИПР) – литературная лаборатория с частью сотрудников была переведена в Польскую академию наук во вновь созданный отдел славяноведения, а «Квартальник ИПР» стал выходить под редакцией Самуэля Фишмана как «Славия Ориенталис», продолжив прежнюю нумерацию. Секретарем издания был назначен Богдан Гальстер. Лаборатория Людвика Базилова была ликвидирована, а ее сотрудники нашли работу в других институтах. Моя ситуация также окончательно стабилизировалась – первоначальные недоразумения были прояснены, поэтому я приступил к завершающей работе над диссертацией о молодом Чехове.