Розовая мечта

Возвышавшийся над толпой незнакомец легко разглядел патлатую голову низкорослого Эдика. Он помахал кому-то рукой и предложил:

— Ну, что, переметнемся? Моя приятельница отчаянно манит меня обратно.

«Ах, вот оно что!» — с обидой подумала я и предложила:

— Лучше пришлите сюда Вадима. Мы будем соревноваться, как на бегах, и ещё посмотрим, кто первый выйдет к финишу.

— Если уж играть в тотализатор, то советую ставить на меня, — парень шутливо раскланялся следящим за нашим диалогом очередникам. — Везуч до противности, — кивнув мне на прощание, он поспешил к своей девушке.

Сеанс уже начался, а до окошка оставалось с десяток голов. Разволновавшись, я забыла о красавце и затеянном соревновании. А когда мы, наконец, зажав в кулак билеты, ринулись к стадиону, незнакомца и след простыл.

К своим местам мы пробирались в темноте и бухнувшись в пустые скрипучие кресла, тут же врубились в происходящее на экране: крестообразный оптический прицел следил за благообразным мужчиной в толпе, метя то в лоб, то в висок. Террористы абсолютно распоясались, не давая зрителям ни минуты передыха — кровь лилась рекой.

Когда фильм кончился и зал притих, сраженный гибелью главного героя, переводчик гнусавым голосом объявил, что внеконкурсная немецкая кинокомедия начнется через 2–3 минуты. Я торопливо поднялась.

— Ты куда? Рубля не жалко? — возмутился Эдик.

— Пятьдесят копеек я уже отработала. Хуже, чем в анатомичке — сплошные трупы… А ты сиди, сиди, дорогой, и смотри внимательно. Завтра все расскажешь. Говорят, «поцелуй грешницы» — сплошная эротика.

— Да ну? — оживился Вадик, интересовавшийся откровенными лентами более, чем какими-либо другими достижениями киноискусства.

Выбравшись из гигантского парника, переполненного вспотевшими телами, я с удовольствием вдохнула вечерний воздух. Мой желтый крепдешин прилип к спине, вышивка на груди казалась жеваной. Я тщательно разгладила её ладонью.

— Не любите фривольности в киноискусстве? — разминая плечи Грегори Пек глядел в бледное вечернее небо. Никакая спутница рядом с ним не маячила.

Мы стояли на широких ступеньках, опоясывавших здание спортивной арены. Панорама Ленинских гор с вышкой лыжного трамплина и венчающим зеленый холм зданием МГУ сияла открыточным глянцем. Лента Москвы-реки, стеклянный тоннель метромоста над ней и громады Университета — все сверкало и золотилось в последних лучах солнца. Даже как-то не верилось, что тысячи человек добровольно сидят во мраке гигантского амфитеатра, ожидая веселья и чувственных радостей от пустячной кинокомедии.

— Здесь фривольностями и не пахнет. Какая у этих гедеэровцев может быть эротика? Да и юмор… Ну, ущипнут кого-нибудь пониже спины…

— Вы же сами кричали, что фильм довольно откровенный и этим соблазнили мою подружку. Мы с Ритой сидели прямо перед вами. Что, не заметили?

— Боже! Я же измучилась, кляня торчащую передо мной голову… Так это была ваша…

— Если честно, она мне и самому часто мешает. Не только в кино. Всего пять минут назад любимая девушка назвала меня заумным. Не знаете, это можно расценивать как комплимент?

— Если девушка при этом не последовала за вами — вряд ли.

Мы неторопливо зашагали к станции метро «Ленинские горы». Я искоса разглядывала своего спутника, и чем придирчивей был мой анализ, тем становилось очевидней, — придраться абсолютно не к чему. И зачем мужику такие ресницы, безукоризненная кожа, густые волосы, спускающиеся на шею романтическими прядями?

— Но ведь Эдик тоже не побежал за вами? Если честно, я его не понимаю: такую девушку отпускать решительно нельзя. Тем более, в синие августовские сумерки.

— С «заумным незнакомцем» — вполне безопасно. Мне на «Проспект Вернадского». Последний вагон от центра. — Я остановилась в начале платформы.

— А мне на «Кировскую», посередке.

В тоннеле загрохотал состав, сверкая из темноты свирепыми «глазами».

— Спасибо, что составили компанию, удрав с фильма. Я-то вообще люблю «срываться» — с лекций и торжественных мероприятий. — Прокричала я сквозь металлический лязг. — К тому же, подбиваю «неустойчивые элементы», как уверяет наш декан. Пока!

Перед нами со скрежетом затормозил состав, идущий из центра. Незнакомец поймал меня за локоть.

— Постойте! Все равно уже «двери закрываются»! Не надо тянуть одеяло на себя. Я всегда считался чрезвычайно устойчивым и вовсе не хочу, чтобы вы приписывали победу на свой счет. Терпеть не могу немецкий юмор и ещё когда девушка, пришедшая со мной в кино, не прислушивается к моему мнению… Аркадий. — Представился он и настороженно посмотрел на меня.

— Владислава.

Я с трудом сдержала усмешку, предчувствуя реакцию, которую почти всегда вызывало мое имя. Но Аркадий не раскрыл рот от удивления, а, напротив, радостно шлепнул себя ладонью по лбу, будто комара убил.

— Фу! Ну, это совсем другое дело… Совсем другое. Знаете, Слава, у меня болезненное чувство гармонии. Эдуард назвал вас Клавой, вернее, мне так послышалось, и я как-то не мог с этим смириться. Клава — это же солидная дама из сферы обслуживания с облупившимся красным маникюром. А вы — художница.

Я засмеялась: