Рунные витражи

Джон надеялся, что Джордан поймёт то, что он так и не смог ей сказать – ведь он отдавал ей две последние вещи, оставшиеся у него от отца.

* * *

Столица всего просвещённого мира, город его мечты, многомиллионный Теотиукан впечатлял, ошеломлял, восхищал и подавлял.

Широченные улицы, выложенные белым кирпичом. Каменные здания, раскрашенные во все цвета. Скульптуры и фонтаны, колонны и тотемы, роскошные повозки и дорогие наряды, разноцветные лица и незнакомые языки, запахи сточных канав и благоухающих цветов, гул миллиона голосов… И, конечно же, знаменитые золотые пирамиды…

Никогда ещё Джон не чувствовал себя таким потерянным, как посреди всего этого многолюдного великолепия.

Альфред и Бруно, называвшиеся теперь его агентами, только искоса на него поглядывали и прятали снисходительные улыбки, не желая насмехаться над человеком, который может заработать им много денег.

Единственное место в городе его детской мечты, где Джон чувствовал себя спокойно и привычно – это на арене. И хотя арена эта во много раз превосходила все те, где ему когда-либо доводилось выступать, и хотя зрителей было в тысячи раз больше, когда перед ним появлялся теропод, всё остальное уходило на задний план, оставались только он и завр перед ним.

Тероподы на Играх Теотиукана и впрямь были хищными – никаких вырванных когтей, никаких спиленных зубов. Схватка на арене между завром и наездником была поединком не на жизнь, а на смерть. Неудачливых наездников регулярно уносили с арены на носилках в сооружённый поблизости лазарет, а порой и сразу на кладбище. Толпа неистовствовала как от побед наездников, так и от побед ящеров.

В воздухе пахло кровью, горячим песком, крупными ставками, возбуждением и азартом.

На протяжении целой недели Игр Джон сходился с торгами и дриптами, торвами и дасплетами… И не раз поминал добрым словом злого и жестокого Циркача, которого так ненавидел в детстве – это благодаря ему и его забитым цирковым заврам он знал, с какой стороны к какому хищнику лучше подойти, какие участки тела у него особенно чувствительны, за какие места можно смело держаться и как лучше на нём усидеть.

Именно благодаря этим знаниям Джон не только выжил во всех этапах Игр, но и выиграл в финале, успешно оседлав выпущенного на арену – к полному восторгу толпы – озлобленного пятнистого тираннозавра.

Победителя чествовали словно короля, и у Джона голова шла кругом. Альфред с Бруно кричали ему в оба уха, что они теперь богаты, ведь Джону, а значит, и им – в размере оговорённого процента, разумеется – полагалась не только награда, но и колоссальный выигрыш с сыгравших ставок у букмекеров.

В один миг никому неизвестный динбой Джон Грэм из штата Апачи, Винландия, превратился в самого знаменитого человека столицы. Его приглашали на званые вечера и приёмы, в честь него устраивали концерты и представления. Джон надевал свой самый праздничный наряд – белую динбойскую шляпу, начищенные до блеска – уж это он умел! – сапоги со звенящими шпорами и красный шейный платок, он находился в центре внимания любого собрания – и чувствовал себя безнадёжно чужим. Люди вокруг отличались от людей, к которым он привык, разговоры велись на темы, о которых он ничего не знал, и даже еда была другой! Вместо мяса обычных цератопсов тут ели дорогое – и очень странное на вкус – мясо завезённых из-за океана зверей под названиями «свинья», «корова» и «курица».

Джентльмены майя не носили чапсы и шляпы, а их ремни и неприлично короткие сапоги были сделаны из невероятно дорогой кожи всё того же ценного заокеанского зверя – коровы. Они не жевали табак, а курили его – так было принято на родине их предков, в Иберии. А их разговоры! Джон мог часами говорить о скоте и о том, как лучше всего перегонять стада, но он просто не знал, что сказать о политике нового советника короля Галлии или о новых веяниях в живописи финикийцев.

Но джентльмены майя, поняв, что ему нечего сказать, хотя бы не задавали ему всё новые и новые вопросы и не ждали ответов; они пожимали Джону руку и, выразив восхищение его мастерством, оставляли в покое.