Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

В течение лета и осени 1916 года в департамент полиции непрерывным потоком стекались тревожные донесения из провинции. Все их авторы почти в один голос сообщали о том, что инфляция и нехватка продуктов в городах вызвали рост недовольства и дали пищу для диких слухов. Когда рабочие, отработав долгий день на заводе или фабрике, идут в лавки за покупками, они находят там лишь пустые полки. И стачки, которые случались теперь все чаще, были, по сути, однодневными забастовками, дающими возможность рабочим сделать покупки. Департамент полиции отрицал какие-либо политические мотивы в этих беспорядках чисто экономического характера, уверенный в случайном их происхождении, а также в том, что профессиональные революционеры, большинство из которых находились в тюрьмах, сибирской ссылке или за границей, не имели влияния на массы.

Но он предостерегал, что экономические беспорядки могут легко принять политические формы.

В полицейском донесении министерству внутренних дел от октября 1916 года следующим образом описывается сложившаяся обстановка: «Необходимо признать безусловным и неоспоримым, что внутренний уклад русской государственной жизни в данный момент находится под сильнейшей угрозой неуклонно надвигающихся тяжелых потрясений, вызываемых и объясняемых исключительно лишь экономическими мотивами: голодом, неравномерным распределением пищевых припасов и предметов первой необходимости и чудовищно прогрессирующей дороговизной. Вопросы питания в самых широких кругах населения огромной империи являются единственным и страшным побудительным импульсом, толкающим эти массы на постепенное приобщение к нарастающему движению недовольства и озлобления. В данном случае имеются определенные и точные данные, позволяющие категорически утверждать, что пока все это движение имеет строго экономическую подкладку и не связано почти ни с какими чисто политическими программами. Но стоит только этому движению вылиться в какую-либо реальную форму и выразиться в каком-либо определенном акте (погром, крупная забастовка, массовое столкновение низов населения с полицией и т.п.), оно тотчас же и безусловно станет чисто политическим»³².

Осенью 1916 года шеф петроградского корпуса жандармов докладывал: «Исключительная серьезность переживаемого страною исторического момента и те неисчислимые катастрофические бедствия, коими могут угрожать всему жизненному укладу государства возможные, в близком будущем, бунтарские выступления озлобленных тяготами повседневного существования низов населения империи, по убежденным мнениям лояльных элементов, — властным образом диктуют крайнюю необходимость спешных и исчерпывающих мер к устранению создавшейся неурядицы и разрежению излишне сгустившейся атмосферы общественного недовольства. Половинчатость в решениях и какие-либо полумеры случайного характера, как показал опыт последнего времени, при настоящих условиях совершенно неуместны»³³.

Особенно беспокоили службу безопасности признаки того, что народное недовольство все чаще выражается в ненависти к престолу. Шеф полиции Петрограда докладывал в конце сентября 1916 года, что в столице оппозиционные настроения масс достигли такого накала, какого не наблюдалось с 1905—1906 годов. Другой высокопоставленный полицейский чиновник отмечал, что впервые в его практике народный гнев направлен не на одних лишь министров, но и на самого государя императора³⁴.

Одним словом, по мнению хорошо информированных и наиболее лояльных наблюдателей, Россия в октябре 1916 года оказалась в ситуации, которая на языке радикалов классифицировалась как «революционная». И об этом нельзя забывать, оценивая утверждения монархистских политиков и историков о том, что февральская революция, разразившаяся несколько месяцев спустя, была делом рук либералов и неких инородных сил. Современные источники указывают, что беспорядки, вспыхнувшие в феврале, были явлением вполне самородным.