Русские князья в политической системе Джучиева Улуса (орды)

Кроме того, книжная традиция рассматривает происходящие явления в традиционных категориях: «честь» связана с материальными проявлениями зависимых отношений. При этом кроме подарков со стороны русских князей подразумевается отдарок от хана. Вполне вероятно, что в состав такого отдарка входили: колчан, футляр для него, меч, шапка, украшенная драгоценными камнями[403]. Данное перечисление сохранилось при описании в сокращенной редакции «Сельджук-намэ» Ибн Биби пожалования Бату-ханом власти турецкому султану. Кроме перечисленных выше предметов, как атрибут власти султану был передан и ярлык[404]. Надо полагать, что данное материальное атрибуты власти тесно связаны с древнерусским представлением о «чести».

При этом власть ордынских ханов, рассматриваемая в категориях древнерусской «чести», должна была восприниматься как явление преходящее, временное.

Показательно, что для северо-восточного летописания ханская часть «великая», «достойная», «многая». Тогда как для юго-западного летописца она «злее зла».

В XIV столетии зависимость русских князей от ордынских ханов воспринимается как служба. Данное положение дел отражает термин «пожаловать». Причем изменение восприятия статуса русских князей, должно было вызвать и изменение оценки земельной собственности: русские княжества должны были рассматриваться как владения хана. Этот вывод подтверждается формулировкой, встречающейся в русских летописях при описании событий 1349 г.: «И слышавъ царь жалобу князя великаго, оже Олгердъ съ своею братьею царевъ улусъ, а князя великого отчину испустошилъ»[405]. То есть, русская письменная традиция рассматривала владения великого князя Владимирского и всея Руси хотя и его наследственным владением (отчиной), но при этом данные территории считались улусом ордынского хана. И это утверждение не требовало дополнительных пояснений: такое положение дел для книжника того времени и, вероятно, его читателей было в порядке вещей, привычной и обыденной ситуацией.

Кроме того, по данным Симеоновской летописи мы можем зафиксировать переходный пункт от восприятия зависимости Руси от Орды как «чести» к «пожалованию». Под 1278 г. авторы или редакторы летописи отмечают: «Тое же зимы в Филипово говеино преставися князь Глебъ Василковичь Ростовскии, живъ отъ рожениа своего летъ 41. Сесь оть уности своея, по нахожении поганыхъ Татаръ и по пленении отъ нихъ Русскыа земля, нача служити имъ…»[406]. Здесь появляется термин «служить», тесно связанный, как показал А.Л. Юрганов, с понятием «жаловать».

Таким образом, категории «чести» и «жалования», встречающиеся на страницах древнерусских памятников, отражают изменение восприятия характера отношений русских князей к ордынской верховной власти. Это, в свою очередь, показывает, по всей вероятности, изменение властных и поземельных взаимоотношений Руси и Орды в пользу усиления собственнических претензий последней на протяжении XIII–XIV столетий. Содержательный смысл данных изменений выражался в приобретении русскими князьями статуса не только «улусников», но и «служебников» ордынского хана. Это, в свою очередь, указывает на признание в русской письменной традиции прав хана на распоряжения завоеванными княжествами, то есть, на распространение и усиление в течение второй половины XIII — первой половины XIV вв. юрисдикции Орды на территории русских княжеств.

§ 3. Особенности и характер сообщений о смерти ордынских правителей на страницах русских летописей

Русская летописная традиция важное место отводила сообщениям о смерти. Это было связано с особым отношением православных христиан к переходу в новое состояние человека: смерть есть лишь переход к вечной жизни. При этом записи некрологического характера посвящены в основном кончине представителей правящих династий и высших церковных иерархов.

Т.В. Жданова представила классификацию княжеских летописных некрологов (в зависимости от объема заключенной в них информации) и выявила наиболее часто встречающиеся структурные элементы княжеских некрологических записей[407]. По ее мнению летописный некролог является не только литературной традицией, но и обязательным элементом погребальной практики. Последняя, в свою очередь, включает в себя не только погребальный обряд, но и меры по сохранению памяти об усопшем, а также является «зеркалом» общественного статуса правящей элиты.

Особенности некрологических записей о смерти иноземных правителей, их сходство и отличие от летописных записей о смерти русских князей дают нам информацию об отношении русских книжников к соседним государям, об их представлении о месте Руси в ментальной картине мира и реальной геополитической ситуации в тот или иной период[408].