Русские женщины (сборник)

Так я начал оказывать отечественной медицине посильную помощь: протирал плафоны в коридоре, сортировал книги в библиотеке, менял воду в аквариуме с двумя едва живыми меченосцами, мыл линолеум, скрёб кафель, оттирал металл. Если официант наблюдает множество людей жующих, то я наблюдал людей преимущественно умирающих, и моя нервная система обнаружила себя весьма крепкой. Я видел адмиралов и контрадмиралов, серых от рака, как северная волна. Я видел некогда знаменитых актрис, которые не могли встать с горшка и звали на помощь. А однажды та самая толстуха, сочная баба с жопой, сиськами и щеками, угодила под «лендкрузер» юбилейной серии, переходя улицу в неположенном месте, и весь человеческий мусор нашего этажа – все притворяющиеся живыми, едва шевелящиеся мертвецы – оплакивал толстуху своими состоящими сплошь из физраствора и медикаментов слезами.

Однажды в холле проходил концерт. Виолончелистка и пианист из добреньких решили развлечь пациентов своими трелями. На афишке значилось, что прозвучат произведения Баха и Массне. Ладно Бах, Баха я, допустим, знаю, но Массне… Неходячих сгребли в холл. Кто мог, приковыляли сами. Приятель мой в шлеме, заявивший, что моё присутствие в больнице отбило у него интерес к медперсоналу, к тому времени накопил на новую тарахтелку и перестал появляться. Я же в тот день мыл стульчаки в клизменной. Все, кому требовалась клизма, наслаждались музыкой, а я наслаждался удобной системой сливов и подачи воды, которой было оборудовано это специализированное помещение. Слух услаждал доносящийся издалека Бах вперемежку с этим самым Массне, вечером планировалась большая пьянка в честь моего поступления в медучилище. Решил получить образование, благотворительное увлечение сильно на меня повлияло. Чтобы накрыть поляну для всего отделения, я накануне продал бабкину золотую челюсть. Бабуся моя всё равно к тому моменту в земной пище лет пять как не нуждалась, а челюсть хранилась среди семейных реликвий. В то утро я скомкал челюсть, превратившуюся в ломбарде в шелест купюр, и в ближайшем гастрономе обменял на выпивку и закуску. Среди приглашённых были Юля и Катя, очаровательные слушательницы интернатуры с большим потенциалом, который я собирался раскрыть. Короче, мизансцена не предвещала неожиданностей. И тут мне в глаза ударило имя.

Диана. Было написано на стульчаке. И ладно бы с ней, с Дианой. Ну написали на стульчаке имя той, чей зад на него усаживался, а теперь небось стал грунтом или пеплом. Но я человек, и у меня есть память. И память эта именем Диана порядочно всколыхнулась.

Годами десятью ранее, на заре пресловутой юности, знал я одну Диану. То знакомство не принесло мне радости, напротив, оно изнуряло меня, забирало силы, заставляло часами ждать предмет страсти, подолгу стоять под дурацкими окнами, изнемогать, ревновать и совершать всё, что совершает человек, впервые подсевший на женщину.

С самого дня нашего знакомства было понятно, с кем я связываюсь. Помню, во дворе собралась компания, сдвинули лавки. Водка, лимонад, все подростки. Я давно заглядывался на неё, но смущался и отворачивался, когда она перехватывала мой взгляд. В тот вечер она сидела напротив, нога на ногу, очередной ухажёр обнимал её и что-то плёл на ухо, нежил слух комплиментами и посулами. Она покачивала ногой и говорила: «Мне скучно». И смотрела на меня. Ухажёр был поглощён её волосами, копошился в них, тискал её, чмокал, а она смотрела на меня. Сначала, встретив её взгляд, я едва справился со страхом, но вдруг обрёл отчаянную смелость и скоро уже не мог разобрать, где её глаза, а где мои. А потом застенчивость подтолкнула меня к решительным действиям, и я погряз в зависимости.

Я оставил Диану, как мой мотошлемный приятель оставил инъекции. Нет, не бросил, она не принадлежала мне толком никогда. Я вырвал её из сердца, но она успела пустить метастазы, и наиважнейший орган пришлось удалить вместе с ней. Наверное, поэтому мне так легко строить планы на Юлю с Катей разом. Впрочем, что-то, видимо, в груди сохранилось, потому что воспоминания лишили меня покоя. В тот вечер, когда меня чествовали, я был совершенно рассеян и ушёл один, не попрощавшись. Несколько дней молчал, чем даже вызвал у близких подозрение, что не начавшаяся ещё карьера эскулапа уже успела мне наскучить, всему виной гены деда-алкоголика, который ни к чему не был способен, так и помер в канаве. Юля с Катей недоумевали. Не знаю, что послужило причиной столь сильной моей задумчивости: накопившаяся ли за год усталость от больницы, окончание призывного возраста, ускользнувшая вконец юность или просто красивая ранняя осень, совершенно, кстати, как я теперь понимаю, инстаграмная. Как бы то ни было, я решил навестить места былых страстей.