Русский народ и государство

Будучи евразийцем, Алексеев остается радикальным восточником. Это означает, что географический и геополитический Восток представляет для него положительный полюс, тогда как романо-германский мир, Запад, вызывает неприятие и отторжение в его наиболее существенных аспектах. Такое выделение строгой дихотомии между Западом и Востоком является отличительной чертой евразийства в целом и восходит к формуле князя Николая Трубецкого «Европа и человечество», где «Европа» (= «Запад») противопоставляется остальному человечеству, как агрессивная, претендующая на уникальность и полноту моральной и физической власти аномалия. «Человечество» как обратный «Европе» термин отождествляется с «Востоком». Кстати, крайне любопытно указать на существование книги Рене Генона «Восток и Запад»[1] (цитируемой Алексеевым), где утверждается точно такая же концепция: «Запад» — мир вырождения и упадка, декадентский «современный мир» как резкое, катастрофическое отклонение от норм и принципов Традиции, а «Восток» — мир Традиции и верности принципам, полноценная реальность, сохранившая связь с изначальным миром «золотого века».

Русские славянофилы (+Леонтьев) и евразийцы, немецкие органицисты (Фердинанд Теннис и т. д.), а позже Консервативные Революционеры[2] (Артур Мюллер ван ден Брук, Эрнст Юнгер, Освальд Шпенглер, Мартин Хайдеггер, Карл Шмитт и т. д.) и романские традиционалисты (Рене Генон, Юлиус Эвола) утверждали в сущности очень близкий подход к современности, подход культурно-пространственный, явно резонирующий с геополитикой, но в то же время основанный на исторической парадигме, причем в корне противоположной доминирующей на Западе прогрессистски-эволюционистской модели. «Современность» отождествлялась с Западом, Традиция — с Востоком. Но при этом привычные оценочные знаки менялись на противоположные. «Современный мир», «прогресс» рассматривались как вырождение и упадок, Традиция и постоянство культурно-религиозной парадигмы брались в качестве высшего блага.

Таким образом, «современное», «западное», «прогрессивное» рассматривалось как отрицательное, подлежащее преодолению или даже разрушению. Положительным же тезисом было «Великое Возвращение», «исход к Востоку», как к «Истоку», к началу, к Принципу, к забытой, утраченной сердцевине вещей, к Heartland'y, «сердечной земле»[3].

Однако в этот общий контекст для всего консервативно-революционного движения на европейском континенте, русские евразийцы вносили существенную поправку, сформулированную впервые Петром Савицким. Он заявил в своей рецензии на основополагающую книгу Трубецкого, что выделенная тем дихотомия «Европа и Человечество» должна быть конкретизирована, так как второе понятие — «Человечество» — слишком расплывчато для того, чтобы служить оперативной категорией исторического противостояния цивилизаций и чтобы мобилизовать геополитические и национальные организмы для конкретного политического и метаполитического действия. Савицкий, опираясь на геополитику, предложил сделать следующий концептуальный шаг — отождествить «Человечество», противостоящее Европе, то, что Генон называл «Востоком» с Россией, но понятой не как национальное государство, а как континентально-культурная потенция, как идеальная инстанция, достаточно ясно осознающая свою историческую миссию, с одной стороны, и достаточно открытая и в тоже время концентрированная, чтобы выступать от имени всей «НеЕвропы» — с другой. Когда Достоевский, этот величайший русский консервативный революционер, говорил о «всечеловечности русских», он имел в виду ту же самую мысль. «Европа» предлагает, навязывает силой всем остальным свой архетип «Человечества», тождественный «современному европейцу и его системе ценностей и приоритетов». Это «прогрессивный западный космополитизм». Этому европейскому космополитизму, стремящемуся стать универсальным и единственным, противостоит «Русский Всечеловек», леонтьевская «цветущая сложность», евразийский ансамбль культур, религий и этносов, объединяющийся вокруг России с тем, чтобы противостоять агрессии Запада и утвердить право на Традицию и самобытность.

Петр Савицкий подробно развил эти тезисы, снабдив их как геополитическими исследованиями, так и анализом глобальных процессов конкретной политики. Ту же самую геополитическую русофилию мы встречаем и у большинства «консервативных революционеров» в Германии — у Мюллера ван ден Брука, переводчика на немецкий Достоевского и автора эпохальной книги «Третий Райх» (термин, узурпированный позднее нацистами), у Эрнста Никита, у геополитика Карла Хаусхофера (с его доктриной евразийской оси Берлин — Москва — Токио[4]). Эта «евразийская составляющая» в движении немецких консервативных революционеров получило название Ostorientierung.