Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— Дорогая юная леди, мне кажется, вы понимаете ситуацию полностью превратным образом. Прежде всего, мисс Флоренски не является нанятым на полставки гастарбайтером из страны третьего мира. Она — известный художник и исключительно успешный творческий профессионал, выдающееся дарование, чьё последнее произведение было продано за пять тысяч фунтов. («Вот это полёт фантазии! — поразилась я. — Вот кто тут творческий профессионал, куда мне!») Мы горды видеть её в качестве приглашённого педагога. В отличие от вас, которую мы считаем…

— Простите, а вы сами кто? — вдруг выдала студентка. Я снова еле удержала смешок.

— Я — сэр Гилберт Блум, ректор колледжа, — спокойно ответил ректор. — Что означает, что с официальной точки зрения я — его глава. При этом я не вмешиваюсь в педагогический процесс, а просто плачу по счетам, когда приходят трудные времена.

Патриша собиралась, видимо, что-то сказать — может быть, что она как американка и представительница самого демократического народа на земле презирает дворянские звания — и даже открыла рот, но благоразумно промолчала.

— А теперь вернёмся к вашей жалобе, — продолжал сэр Гилберт. — Вы обвиняете мисс Флоренски в том, что она знает больше об английской поэзии, чем вы, и спрашиваете меня, является ли это «законным», если использовать ваше неловкое выражение. Видите ли, предполагается, что учитель знает больше учеников, это — естественный порядок вещей. Для каждого совершенно законно знать что угодно. Полуодетому подростку из Эфиопии или Буркина-Фасо тоже позволяется читать Шекспира и знать о нём больше, чем знаете вы. Не мисс Флоренски вас унизила — вы сами себя унизили собственным невежеством.

Патриша, встав, гневливо бросила:

— До свиданья, мистер Блум!

— Будьте так любезны должным образом обращаться к представителю британского дворянства, мисс Макартур, — процедила директор, почти не разжимая губ. Сэр Гилберт только махнул рукой, как бы говоря: «Да что взять с этих янки!» — и, снова повернув голову к моей студентке, продолжил:

— Подождите, я не закончил. Вы можете попробовать в суд на меня или на колледж на любом основании. Попробуйте — и я подам встречный иск. Я найму лучших адвокатов в Британии, которых можно купить за деньги, если использовать американизм. Я вас без порток оставлю — фигурально выражаясь, конечно, потому что женщины любого возраста меня, гомосексуалиста, сексуально не привлекают. Не бодайтесь с нами, гомосексуалистами, в наше время, дорогая юная леди. И да, до свиданья.

Патриша, развернувшись, стремительно вышла. Я поняла, что мне нужно что-то сказать, но все слова как приклеились к нёбу. Директор меня опередила:

— Извините, Алиса, милая — какой позор! Я ведь и правда думала, что вы с ней были грубы, но если речь только об этом… Я вызову кэб, чтобы отвезти вас домой, это за мой счёт.

— Нет, Мёрси, — добродушно прервал её сэр Гилберт. — Я вызову кэб, и мы вместе пообедаем — если мисс Флоренски не против, конечно.

— Как я могу быть против, смелый человек? — пробормотала я. Директор издала небольшой смешок.

[8] — Угадаете композитора? — шутливо спросил баронет, увидев, что я прислушиваюсь.

— Элгар? — предположила я.

— Mais oui, Chanson de matin Эдварда Элгара. Горжусь вами.

— Очень успокаивающе, как раз то, что мне сейчас нужно…

— Надо думать.

— Сэр Гилберт, простите, что немного задержалась с благодарностью.

— Мисс Флоренски, опустим! — это было сказано даже с каким-то неудовольствием.

— Нет, на самом деле! — запротестовала я. — Вы за меня заступились очень рыцарским образом — не люблю слово «рыцарский», оно легковесное, — очень мужественным образом то есть.

— Это не настоящее мужество, дорогуша, не то, с которым умирают на поле битвы.

— Думаю, у каждого в жизни своё поле битвы. И снова спрошу: почему вы это всё делаете ради постороннего человека?

— Вы не «посторонняя», Алиса, не теперь, не говорите так. Знаете, я ведь должен заступаться за персонал организации, которую номинально возглавляю. Ну хорошо, если настаиваете, — сдался он. — Вы мне напоминаете моего… моего «значимого другого», он ушёл из жизни в прошлом году. Его звали Алистер, кстати… Ну как: это для вас, православной христианки, очень… неприлично, да?

Я задумалась, решив, что на честность нужно отвечать честностью. Так ли уж и правда это скверно? Медленно я помотала головой:

— Нет. Из каждого правила есть исключения, и я предпочитаю видеть в вас исключение, — повинуясь внезапному импульсу, я вдруг захотела ему рассказать анекдот о Чайковском от армянского радио, дескать, «мы любим его не только за это», но сдержалась.

— Спасибо, некоторое облегчение это услышать. Кроме того, я считаю вас превосходным лектором; я заинтересован тем, о чём вы говорите, как и собственно вашей загадочной личностью. Ну, а теперь предлагаю вам очень милое место, где подают русскую кухню. Русская кухня — хороший выбор?

— Сэр Гилберт, — вдруг решилась я, — могу я кое о чём вас попросить?

— Всё что хотите, дорогуша.

— Можем мы как следует поговорить после обеда?

— Не то чтобы у меня много времени сегодня…