— Про будущее мы с Сергеем Макаровичем без тебя знаем. А ты о сегодняшнем позаботься — давай больше продукции, чтобы колхозники жили богато. — Облучков кончиком языка провёл по губам. — Чтобы у всех было что выпить и чем закусить.
— Только-то?! Даже слушать тошно.
Старик спустился с лесенки и пошёл за дерево.
Из соседнего квартала поднялась иволга и промелькнула над головой, быстрая, как молния. Тотчас же, прорвавшись сквозь густую защитную стенку жёлтой акации, выбежал Егорка и, едва не столкнувшись с Дорогиным, остановился. Следом бежал Юрка и кричал:
— Примечай, куда сядет… Примечай…
— Улетела далеко, — разочарованно ответил друг. — На остров.
Склонившись к ним, Трофим Тимофеевич вполголоса доверительно сообщил:
— Я знаю, где она гнездо вьёт.
— Покажи, дядя Трофим! — Ребята подпрыгнули. — Покажи!..
— С уговором, ежели зорить не будете. — Старик погрозил пальцем. — Вечером покажу, когда закончим работу.
— Мы сейчас сделаем… Всё, что надо, опылим! — похвалились мальчуганы и побежали к своим лесенкам.
Облучков, сердито переставляя короткие ножки, настиг садовода и придирчиво спросил:
— А эти воробьи чего тут порхают? В поле гони — на прополку.
— Мои помощники! — выпрямился перед бухгалтером Дорогин, высокий и суровый. — А на прополке полезно бы поработать вам. Для здоровья!
Трофим Тимофеевич подумал о трудоднях своих юных помощников. Теперь заупрямится норовистый бухгалтер. Другие с ним всё улаживают — в гости позовут и чокнутся за что им надо, а ему, Дорогину, такой гость — поперёк сердца. Оттого всякий раз в разговоре с ним слова оборачиваются в колючки… Ну, что же, придётся отдать свои трудодни…
Ребятам сказал, что лесенки пора переносить в другой квартал.
— Начнём Аврика опылять? — спросил Юра.
— А пыльца с Папировки? Ага? Дядя Трофим, ага? — приставал нетерпеливый Егор.
— Да. Тут задача — вывести скороспелый сорт.
Мальчуганы схватили лестницы и поволокли в соседний квартал. Дорогин понёс туда пробирки с пыльцой.
Облучков, потрясая корзиной, забежал вперёд его:
— Мне полсотни корешков.
— Ни одного, — грубовато отрезал старик. — Выполнят огородники план посадки, тогда — милости просим.
— Неужели боишься, что и нынче рассады не хватит? Мало вырастил?
— Я о порядке говорю.
— Что же, прикажешь второй раз приезжать?
— А это как вам угодно. Хоть на своих на двоих, хоть на машине — встреча будет одинаковая. Только не забудьте запастись бумажкой от председателя: отпустить столько-то.
— Ты думаешь, я с голыми руками явился? Не первый год знают твой норов. — Облучков приподнялся на носки сапог, чтобы быть вровень хотя бы с бородой садовода, и похлопал по карману своей гимнастёрки. — Вот здесь директива! Отпускать сам пойдёшь, или распоряжение дашь?
Дорогин сдвинул широкие косматые брови.
— В той бумажке написано, что такому-то гражданину отпустить до посадки колхозного огорода? Не написано? Вот беда твоя! Говорить нам больше не о чем. А усватывать меня бесполезно. Я сказал — отрезал. И самому Забалуеву повторю: колхоз на порядке держится!
Высоко в небе плыло жаркое майское солнышко. Раскаляясь возле горячей земли, воздух вздрагивал то в одном краю необъятного поля, то в другом. Время от времени возникали светлые струи, раздавались вширь и, подобно весенней снеговой воде, заполняли едва заметные ложбинки и впадины.
Вера, повязанная голубой косынкой, стояла на доске позади сеялки и, придерживаясь за ящик с семенами, изредка посматривала вдаль.
Трактор, с тремя сеялками на прицепе, поблёскивая стальными гусеницами, двигался к миражному озеру, на берегах которого колыхались густые заросли камыша. А слева, там, где была межа, заросшая высоким бурьяном, вздымалась лёгкая, как бы прозрачная, стена леса. Но с каждой секундой озеро, вздрагивая, отодвигалось от наступавшей на него машины, и лес, сопутствуя воде, тоже перемещался всё дальше и дальше…
Земля пересохла, и железные кольца, волочившиеся позади острых дисков, взбивали клубящуюся пыль. Вера в душе упрекала бригадира: «Затянул посев конопли!» Заменив прицепщиков, девушки спешили засеять большую полосу.
В полдень над вагончиком тракторной бригады взвился кумачовый флажок — сигнал на обед, но тракторист остановил машину только тогда, когда увидел, что к ним подъезжает повариха в белом переднике и в белой косынке. Спрыгнув на землю, она расстелила на телеге голубую клеёнку, расставила посуду и встретила посевщиков с полотенцем и мылом.
Все хлебали горячие щи. Повариха посматривала на миски и спрашивала, кому добавить черпачок. Вдруг она, вспомнив что-то важное, всплеснула руками:
— Память дырявая, как решето!.. Манька-почтальонша на велосипеде приезжала… Наверно, радость привезла…
Девушки метнулись к ней: кому? От кого?
Моргнув Вере, — дескать, я-то всё знаю, — повариха достала из кармана письмо и, словно голубя, который мог выпорхнуть и улететь, передала девушке из рук в руки.
— Бери без выкупа. А в другой раз плясать заставлю…
— Она не парень, — заступился тракторист. — Это нашему брату положено за письма отплясывать.