Читаем Сад богов полностью

– Ты не мог бы пореже чертыхаться, – попросила мать. – И при чем тут это?

– Вы только вообразите его на крестинах! Нет уж, пускай куда-нибудь отправится сам по себе.

– Его нельзя никуда отправлять одного, – сказала мать так, словно речь шла об опасном звере. – Еще столкнется с кем-то из наших друзей.

Все всерьез задумались над этой проблемой.

– Почему бы Джерри не взять его куда-нибудь с собой? – вдруг предложил Лесли. – Крестины – это для него скучно.

– Отличная мысль, – радостно подхватила мать. – То, что нужно!

Тут инстинкт самосохранения заработал у меня на всю катушку. Я заявил, что просто мечтаю пойти на крестины, только о том и думаю, когда еще я увижу Ларри в качестве крестного отца, а вдруг он уронит младенца, и я это пропущу! К тому же граф не любит змей, черепах и птиц, поэтому что я могу ему предложить? Повисло молчание. Домашние, как присяжные, взвешивали весомость моих доводов.

– Я знаю. Пускай отправится с ним на лодке, – оживилась Марго.

– Отлично! – сказал Ларри. – Я не сомневаюсь, что в его гардеробе найдется соломенная шляпа и блейзер в полосочку. Возьмем банджо напрокат.

– Очень хорошая мысль, – поддержала мать. – Дорогой, речь идет всего о каких-то двух-трех часах. Я уверена, для тебя это не составит труда.

Я впрямую заявил, что очень даже составит.

– Вот что я тебе скажу, – обратился ко мне Лесли. – В понедельник на озере устраивают большой рыбный загон. Если я договорюсь с парнем, отвечающим за это дело, чтобы позволил тебе поучаствовать, ты возьмешь с собой графа?

Я заколебался. Я давно мечтал увидеть это мероприятие. Стало понятно, что от графа мне не отвертеться и вопрос только в том, что я с этого буду иметь.

– А потом мы решим насчет шкафчика для бабочек, о котором ты просил, – сказала мать.

– А мы с Марго подкинем тебе деньжонок на книжки, – заявил Ларри, очень надеясь на то, что сестра примет в этом подкупе щедрое участие.

– А я дам тебе перочинный ножик, который тебе понравился, – добавил Лесли.

И я согласился. Пусть я проведу полдня в компании графа, но, по крайней мере, получу достойную компенсацию. Вечером за ужином мать так расхваливала предстоящее событие, как будто сама его изобрела.

– Будет жарить? – спросил граф.

– Да-да, – заверила его мать. – Рыба называется kefalias[7], очень вкусная.

– Нет, на озере? – уточнил граф. – Под солнцем?

– А… теперь поняла. Да, там жарко. Обязательно наденьте шляпу.

– Мы поедем на яхте вашего enfant?[8] – спросил граф, любивший расставлять точки над «i».

– Да, – подтвердила мать.

Для экспедиции граф нарядился в голубенькие полотняные брючки, элегантные ярко-каштановые туфли, белую шелковую рубашку с небрежно повязанным сине-золотым галстуком и стильную фуражку яхтсмена. Хотя «Жиртрест-Пердимонокль» идеально подходил для моих целей, я бы первый признал, что он лишен всех прелестей океанской яхты, в чем граф убедился, еще пока я вел его по лабиринту из старых венецианских соляных ям к каналу, где стояла на приколе моя лодка.

– Это… яхта? – спросил он с удивлением и некоторой тревогой.

Я подтвердил, что да, это наше плавсредство, крепкое, устойчивое и, заметьте, с плоским днищем для легкого передвижения. Не знаю, понял ли он меня; возможно, решил, что перед ним ялик, на котором его отвезут к настоящей яхте. В любом случае он с предельной осторожностью залез внутрь, пуритански расстелил на скамейке носовой платок и осторожно уселся. Я заскочил на борт и, отталкиваясь шестом, повел плоскодонку по каналу шириной около двадцати футов и глубиной около двух. Я поздравил себя за проявленную предусмотрительность. Как раз накануне я подумал, что «Жиртрест-Пердимонокль» пахнет почти так же скверно, как граф: за долгое время между досками скопилось множество мертвых креветок, водорослей и всякой всячины. Короче, я притопил лодку на пару футов и устроил ей радикальную чистку, так что сейчас она вся сверкала и прекрасно пахла нагретой на солнце смолой, масляной краской и морской водой.

Соляные ямы вдоль озера образовали этакую огромную шахматную доску, изрезанную вдоль и поперек стоячими каналами, то узенькими, как стул, то широкими, до тридцати футов. Почти все неглубокие, буквально пара футов, а дно покрыто жирнющим черным илом, глубину которого вряд ли возможно определить. «Жиртрест-Пердимонокль», благодаря своей форме и плоскому днищу, двигался по внутренним каналам сравнительно легко, не надо было думать о порывах ветра или внезапном волнении, этих двух реально угрожающих ей опасностях. А недостатком каналов было то, что по их берегам высились заросли шелестящего бамбука; они, конечно, давали тень и закрывали от ветра, зато воздух был стоячий, перегретый, и пахло здесь не лучше, чем возле кучи навоза. Какое-то время искусственный аромат графских духов успешно боролся с природными, но в конце концов природа победила.

– Нехороший запах, – вслух отметил граф. – Во Франции воду чистят.

Я ответил, что скоро мы покинем канал, а на озере этого запаха уже не будет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия о Корфу

Моя семья и другие звери
Моя семья и другие звери

«Моя семья и другие звери» – это «книга, завораживающая в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самая восхитительная идиллия, какую только можно вообразить» (The New Yorker). С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоуренса Даррелла – будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу. И сам этот роман, и его продолжения разошлись по миру многомиллионными тиражами, стали настольными книгами уже у нескольких поколений читателей, а в Англии даже вошли в школьную программу. «Трилогия о Корфу» трижды переносилась на телеэкран, причем последний раз – в 2016 году, когда британская компания ITV выпустила первый сезон сериала «Дарреллы», одним из постановщиков которого выступил Эдвард Холл («Аббатство Даунтон», «Мисс Марпл Агаты Кристи»).Роман публикуется в новом (и впервые – в полном) переводе, выполненном Сергеем Таском, чьи переводы Тома Вулфа и Джона Ле Карре, Стивена Кинга и Пола Остера, Иэна Макьюэна, Ричарда Йейтса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда уже стали классическими.

Джеральд Даррелл

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века