Сальватор. Части 3, 4

«Опять ты за свое… Знаешь, Соломон сказал, что только три вещи в мире не оставляют следов: птица в воздухе, змея на камне и…»

«Я знаю, — перебила его Шант-Лила, — что при всем вашем уме вы дурак, господин Камилл де Розан, и я гораздо больше люблю своего банкира, хотя он и дал мне сто тысяч франков, чем вас, ничего мне не давшего».

«Как это ничего, неблагодарная?! А мое сердце? Это, по-твоему, ничего не значит?»

«О, ваше сердце! — сказала Шант-Лила и вскочила, оттолкнув стул. — Оно похоже на картонного цыпленка, которого я как-то видела в театре Порт-Сен-Мартен: его подают на всех спектаклях, но никто никогда его не пробовал на вкус. Ну-ка, спросите, готов ли мой экипаж».

Камилл позвонил.

Прибежал лакей.

«Подайте счет, — приказал креол, — и узнайте, готова ли карета госпожи принцессы».

«Экипаж подан».

«Подвезешь меня в Париж, принцесса?»

«Почему же нет?»

«А как же твой банкир?»

«Он предоставляет мне полную свободу; кстати, сейчас он, должно быть, на пути в Англию».

«Может, воспользуешься этим, чтобы показать мне свой особняк на улице Ла Брюйера?»

«С удовольствием».

«Надеюсь, графиня дю Баттуар, что пример подруги подает тебе надежду?» — спросил Камилл.

«Да, как же! — хмыкнула Пакеретта. — Разве найдется во всем свете второй такой Маранд!»

— Как?! — вскричали в один голос Петрус и Людовик. — Так это господин де Маранд совершает безумства ради принцессы Ванврской? Это правда, Жан Робер?

— Честное слово, я не хотел называть его, — рассмеялся тот. — Но раз уж Пакеретта проболталась, мне остается лишь подтвердить, что я слышал о том же от одного весьма осведомленного человека.

В эту минуту принцесса Ванврская в ошеломительном туалете прошла мимо окна под руку с Камиллом де Розаном, Пакеретта следовала за ней: дорога была недостаточно широкой и на ней не могли поместиться обе женщины в пышных юбках.

VIII КАТАСТРОФА

На следующий вечер в десять часов Петрус устроился в засаде за самым толстым деревом на бульваре Инвалидов неподалеку от садовой калитки особняка, принадлежавшего маршалу де Ламот-Удану. Он надеялся, что Регине удастся сдержать обещание.

В пять минут одиннадцатого калитка неслышно отворилась и появилась старая Нанон.

Петрус проскользнул в липовую аллею.

— Идите, идите! — крикнула кормилица.

— На круглую поляну, верно?.. Ведь она на круглой поляне?

— О, вы не успеете дойти туда, как ее встретите!

И действительно, не успел Петрус углубиться в аллею, как его схватила за руку Регина.

— Как вы добры, как прелестны, милая Регина! Благодарю вас: вы сдержали обещание! Я люблю вас! — воскликнул молодой человек.

— Надеюсь, вы не станете об этом кричать? — остановила его молодая женщина.

Она закрыла ему рот рукой. Петрус горячо припал к ней губами.

— Ах, Боже мой! Да что с вами сегодня такое? — спросила Регина.

— Я без ума от любви, Регина. Только и думаю о том, какое меня ждет счастье: целый месяц открыто видеться с вами через день у себя во время сеансов, а по вечерам — здесь…

— Но не через день.

— …как можно чаще, Регина… Неужели вы решитесь, когда мое счастье окажется в ваших руках, играть им?

— Боже мой! Ваше счастье, друг мой, это мое счастье, — заметила молодая женщина.

— Вы спрашивали, что со мной.

— Да.

— Мне страшно, я трепещу! Я то и дело подходил к калитке и прислушивался…

— Вам не пришлось слишком долго ждать.

— Нет, и я благодарю вас от всей души, Регина!.. Когда я вас ждал, меня охватывала дрожь.

— Бедный друг!

— Я говорил себе: «Застану ее в слезах, в отчаянии, она мне скажет: „Петрус, это невозможно! Я приняла вас сегодня вечером только затем, чтобы сообщить, что не увижу вас завтра!“»

— Однако, друг мой, я не в слезах, не в отчаянии, а весело улыбаюсь. Вместо того чтобы сказать: «Я не увижу вас завтра!» — я говорю вам: «Завтра ровно в полдень, Петрус, буду у вас». Правда, завтра мы приедем не вдвоем с Пчелкой, а еще и с тетей. Но она плохо видит без очков, зато так кокетлива, что надевает их лишь в случае крайней нужды. Время от времени она засыпает и тогда видит еще меньше. Мы будем обмениваться взглядами, касаться друг друга, вы будете слышать шелест моего платья, я склонюсь над вашим плечом, проверяя сходство портрета с оригиналом — не в этом ли радость, счастье, опьянение, Петрус, особенно если сравнивать с нашим страданием, когда мы не можем видеться?

— Не видеться, Регина! Не произносите этого слова! Это моя вечная душевная мука: мне кажется, в любую минуту может случиться так, что я вас больше не увижу.

Регина едва заметно пожала прекрасными плечами.

— Не увидите меня больше! — повторила она. — Да какая сила в мире может помешать мне с вами видеться? Этот человек? Но вы же знаете, что мне нечего его бояться. Вот если бы о нашей любви узнал маршал… Однако кто может ему донести? Никто! А если и донесут, я стану отрицать, я готова солгать, я скажу, что это неправда. А ведь мне было бы непросто заявить, что я вас не люблю, дорогой Петрус, не знаю, хватит ли у меня на это смелости.

— Дорогая Регина! Значит, с посольством все по-старому?

— Да.

— И он уезжает в конце этой недели?

— Сейчас он получает в Тюильри последние указания.