Самое необходимое

— Не утруждай себя, — сладким тоном произнесла она. — Я вовсе не желаю, чтобы ты отрывался от своей газеты или Ванн Уайт только лишь оттого, что последние шесть часов я провела на ногах, за кассой. Сиди где сидишь, Питер. Наслаждайся.

Ей не нужно было оборачиваться, чтобы проверить его реакцию; после семи лет супружества она была твердо уверена, что у Питера Майкла Джерзика никаких сюрпризов для нее не осталось. С лица у него никогда не сходит смесь обиды и досады. Он постоит так несколько секунд после ее ухода, как человек, который только что вышел из ванны и не может точно вспомнить, вытерся он или нет, а потом пойдет накрывать на стол и мыть кастрюлю. Он задаст ей множество вопросов о том, как прошел ее день, внимательно выслушает все ответы и ни разу не прервет рассказами о своем дне в «Уильямсе Брауне», крупном агентстве недвижимости в Оксфорде, где он работает. Последнее устраивало Уилму как нельзя лучше, поскольку она считала недвижимость самой нудной и скучной темой на свете. После обеда он уберет со стола без единого напоминания, а она станет читать газету. Все это будет им проделано потому, что он забыл про одну свою пустяковую обязанность. Она же была вовсе не против снять белье — на самом деле она обожала запах белья, весь день сушившегося на солнце, но рассказывать о том Питу не входило в ее планы. Это был ее маленький секрет.

У нее было множество таких секретов, и она умела хранить их по одной-единственной причине: на войне все средства хороши. Случались вечера, когда она возвращалась домой и битый час, а то и два могли уйти у нее на позиционные бои, прежде чем ей удавалось склонить мужа к полной капитуляции и заменить на карте военных действий все его белые флажки своими красными. Сегодня битва была выиграна меньше чем за две минуты, после того как она переступила порог своего дома, и Уилму это вполне устраивало.

В душе она считала, что супружество — это сражение длиной в жизнь, а в такой долгой кампании, где нельзя ни брать пленных, ни давать пощады, ни оставлять непройденной хотя бы пядь вражеской земли, подобные легкие победы могут в конечном счете обернуться поражением. Но это время еще не пришло, и потому она отправилась снимать белье с корзиной под мышкой и с легким сердцем.

Она прошла половину заднего двора и удивленно застыла на месте. Где же, черт возьми, простыни?

Она должна была ясно видеть их отсюда — большие прямоугольные полотнища, белеющие в темноте, но... их там не было. Их что, ветром унесло? Очень странно! Днем дул легкий ветерок, но ведь не ураган же. Может, их кто-то стащил?

Потом она почувствовала порыв ветра и услышала громкий ленивый хлопок. Ага, значит, они где-то там... Если вы выросли в католической семье, где было тринадцать детей, все младше вас, вы ни с чем не спутаете хлопанье подсыхающей на веревке простыни. Но что-то было не то в этом звуке. Какой-то он был слишком тяжелый.

Уилма сделала еще один шаг вперед. Ее лицо, на котором постоянно лежала печать ожидания какой-то неприятности, потемнело. Она наконец увидела простыни, вернее... полотнища, которые должны были быть простынями. Но они были темные.

Она сделала еще один маленький шажок, а по дворику опять пролетел порыв ветерка. Полотна затрепыхались, и, прежде чем она успела протянуть руку, ее ударило что-то тяжелое и скользкое. Что-то грязное проехалось по щекам, что-то сырое и твердое прижалось к телу, словно ее пыталась ухватить холодная твердая лапа.

Она была не из тех женщин, что часто вскрикивают, но тут закричала, уронив бельевую корзину. Снова раздался тяжелый хлопок, и она попыталась увернуться от качающейся перед ней тени. Споткнулась о валяющуюся на земле корзину, поскользнулась и рухнула на одно колено, избежав падения ничком только благодаря счастливой случайности и быстрой реакции.

Тяжелая, мокрая штуковина прошлась по ее спине и шее. Уилма снова закричала и поползла на четвереньках прочь от бельевых веревок. Часть волос выбилась из-под платка и растрепалась по щекам, щекоча их. Она не выносила такой щекотки, но еще меньше могла вынести это липкое прикосновение какой-то темной гадости, висящей на ее бельевой веревке.

Дверь кухни распахнулась, и во дворике раздался испуганный голос Пита:

— Уилма? Уилма, с тобой все в порядке?

Позади не прекращались тяжелые хлопки — противные звуки, похожие на смешки при забитых грязью голосовых связках. А тут еще в соседнем дворе стал истерически лаять своим писклявым голоском щенок Хаверхиллов: «Ийаф-йафф-йафф», — что тоже не улучшило настроения Уилмы.

Она поднялась на ноги и увидела Пита, осторожно спускающегося по заднему крыльцу.

— Уилма? — позвал он. — Ты не упала? С тобой все в порядке?

— Да! — яростно крикнула она. — Да, я упала! Да, со мной все в порядке! Включи этот чертов свет!

— Ты не ушибла себе...