Самозванец и гибельный младенец

Само же судьбоносное деяние свершилось следующим образом. Басманову так и не удалось дождаться на совещание князей Андрея-Хрипуна и Михаила Петровича. Хоть и известно ему было о том наперед, вздрогнул думный боярин и воевода, когда в «разрядную палатку» ворвались вооруженные до зубов дворяне во главе с Заварзиным и рязанскими детьми боярскими братьями Ляпуновыми. С криками, обещающими немедленную смерть государевым изменникам, они принялись вязать побледневшего до голубизны боярина Ивана Ивановича Годунова. А тот только повторял бессмысленно:

– Я не… Я не…

– Заткнись, Иван! – заявил, нахмурившись, Басманов. – Скажи лучше, куда исчез князь Андрей? Вы же с ним, Хрипуном, вечно шу-шу…

– Я не…

– Отстань от него, Петя! – попросил хмурый князь Василий. – Хрипун прячется, наверное, а старый князь Михаил Петрович, тот уж точно уехал ночью, тайно… Ты бы лучше вот о чем поразмыслил. Не стоит ли попросить вот этих мужей, чтобы и нас связали, как боярина Ивана? Только для виду!

Басманов расхохотался.

– И как же тогда ты собираешь доказать царю Дмитрию, что перешел добровольно и чистосердечно на его, правую сторону, если тебя к нему доставят спеленатым, словно младенца? Нет, никогда!

– Коли по мне, господа князья-бояре, – нахально вмешался в беседу сводных братьев Прокопий Ляпунов, богатый и влиятельный предводитель рязанских детей боярских, – уж ежели засовывать, так сразу до упора!

– Тебе, Прокопий, меня трудно понять, ибо ты окраинный житель, и к московским делам прикосновенности еще не имеешь, – раздумчиво и вежливо, будто ровне, ответил грубияну князь Василий Васильевич. – Можешь смеяться, но я лучше в тюрьме посижу, чем позволю говорить о себе, что для меня, Гедиминовича, царская присяга – все одно, что твоя непристойная шутка. Мне моя семейная честь дорога, ведаешь ли, Прокопий.

– Господа заговорщики, прекратите делить шкуру неубитого медведя! – вышел, перекрестившись, на середину шатра воевода Салтыков. – Прежде чем передавать войско его царскому величеству царю Димитрию Иоанновичу, извольте сначала им овладеть.

– Значит, ты с нами, Михаил Глебович, – облегченно вздохнул Басманов и переглянулся со сводными братьями. – Слава Богу… А я уж беспокоился, с какой это стати ты с самого утра облачился в доспех? Ты прав, хватит болтать, пошли к стрельцам.

Снаружи уж несколько минут, как раздавались непонятные шумы и крики, и Басманов начинал себя чувствовать в замкнутом пространстве шатра, будто в западне. Первым, решительно, вышел он наружу. Одного взгляда на лагерь было достаточно, чтобы понять, что порядок в войске окончательно разрушен, а управление им едва ли удастся в скором времени восстановить.

Смирно, как положено в войске, в строю стояла только рота немецкой конницы. Ночью с их начальником, ротмистром, договориться не удалось. Ротмистр, ражий немчура с непроизносимым родовым именем, который и сам давно привык, что его здесь называют просто капитаном Гансом, наотрез отказался примкнуть к заговору. И обильное угощение не помогло, хотя какой немец откажется от бесплатной выпивки? Язык у капитана Ганса уже заплетался, однако он талдычил свое: его люди в Московском государстве иноземцы, наняты были на службу еще царем Борисом Федоровичем. Служба в здешних болотах не сахар канарский, кто же спорит, но на то она и война. Против чего им, иноземцам, бунтовать, если жалование в срок выплачено? Вы, русские, в своей стране, вам виднее, какого царя признавать правильным, хоть и то удивительно, как смеете иметь свое мнение сейчас, если раньше на коленях перед каждым своим царем ползали… Басманов на это оскорбление только крякнул, а краснолицый капитан продолжал:

– Пока что я вижу приверженцев царя Дмитрия на границе токмо. Победит если юный царь Феодор Борисыч, вы, русские, найдете пустыни, где в своей дикой стране укрыться, а нам, немцам, куда деваться? Головы мы тогда свои потеряем на плахе у Лобного места – а без голов зачем нам двойное жалованье твоего царя Димитрия?

Басманов тогда прислушался: в таборе подавали голос первые петухи. Он поставил на барабан свой оловянный стакан с медом, поднялся с ременного стульчика и отчеканил:

– Добро! Не мешайтесь тогда и вы в наши дела, господа иноземцы! Головы вам и здесь легко потерять, если против нас выступите! Не забывай, почтенный Ганс, что вас горстка, и вас можно шапками забросать. Да и про пушки наши не забывай – от них ваши кирасы не спасут. Договоримся так: если войско перейдет к царю Димитрию, уезжайте в Москву.