Самые скандальные треугольники русской истории

Для переезда тройственной семьи в Москву в феврале 1919 года было много причин. Петроград после ликвидации столичного статуса начал быстро превращаться в провинциальный город. Москва, несмотря на все трудности Гражданской войны, все-таки представляла больше перспектив как в области литературы, так и секретной службы. И наконец, это определяла военная стратегия. Белые наступали по всем фронтам. И в отдаленной от границ Москве было как-то поспокойнее, чем в окраинном Петрограде. В нерушимости советской власти были уверены немногие. И в случае ликвидации большевистского режима Маяковскому и Брикам пришлось бы несладко.

Решение созрело еще летом 1918-го, когда семейство, как обычно, снимало дачу в Подмосковье. Тогда же, кстати, Лиля попрощалась с младшей сестрой. Эльза перестала переживать по поводу того, как ловко Лиля отбила у нее Маяковского, и вышла замуж за офицера французской военной миссии в Москве Андре Триоле. Тут же миссия прекратила свое существование в связи с заключением Россией сепаратного мира с немцами и разрывом дипотношений с Францией, и Эльза уехала с мужем на его родину. Переезд троицы в Москву задержала премьера «Мистерии-буфф» в первую годовщину Октябрьской революции. Маяковский теперь вообще стал много сочинять к разным годовщинам и юбилеям. «Мистерию», кстати, освистали. Хоть пьеса и очень революционна.

Вот только с жильем в Москве теперь были большие проблемы. Буржуев уплотнили, коммунальное хозяйство разрушили. Удалось получить только комнату в разваливающемся доме в Полуэктовом переулке вблизи трех вокзалов без отопления, со сломанной канализацией. Но зато вместе. Зато на входной двери, где тогда было принято писать фамилии жильцов и кому сколько раз звонить, значилось «Л. Ю. и О. М. Брики, В. В. Маяковский». Так же значилось и на всех прочих входных дверях их жилищ. Об этом периоде Маяковский как-то даже ностальгировал позже в своей главной советской поэме «Хорошо».

Двенадцать
квадратных аршин жилья.
Четверо
в помещении —
Лиля,
Ося,
я
и собака
Щеник.
Шапчонку
взял
оборванную
и вытащил салазки.
— Куда идешь? —
В уборную
иду.
На Ярославский.

Дворняга Щеник значился безусловным любимцем семьи в те голодные годы. Маяковский, когда ему случалось писать Лиле письма, теперь подписывался «Щеник» или «Щен». А иногда сокращенным именем «Вол». Тянул, как вол, свою лямку любви и был предан, как собака. Как-то в более сытое время в кафе Маяковский с Лилей встретили Ларису Рейснер. Посидели, поболтали, ушли. Но Лиля забыла свою сумочку. Маяковский вернулся за ней.

— Теперь вы так и будете таскать эту сумочку всю жизнь, — заметила Рейснер.

— Я, Лариса, готов эту сумочку в зубах носить. В любви обиды нет.

Вскоре Маяковский устроился в отдел агитации Роста (Российского телеграфного агентства). Начался период всевозможных ревчастушек, стишков с картинками, рекламных слоганов. Хоть Маяковский и писал: «…считаю „Нигде кроме, как в Моссельпроме“ поэзией самой высокой квалификации», он лгал себе. Но зато это приносило семье постоянный доход. Вернее, до начала НЭП — постоянные продуктовые и прочие пайки. Он помогал и семье — маме, сестрам с их неудавшимися замужествами. Теперь Маяковский сменил Осипа Брика на посту главного кормильца в треугольнике. У последнего официальным источником доходов сделались литературоведческие статьи, не очень удачные. Сколько ему платили на Лубянке — секрет. А Лиля отродясь не зарабатывала денег. Разве только случайно. А зачем, когда в любой момент ей могли подсобить любовники?

…

Из всех ее романов, по-прежнему кореживших душу Маяковского, один оставался довольно тайным и для ее любовника спасительным. В Питере жил литературовед Николай Пунин, писавший, в отличие от Осипа, весьма удачные статьи. Был он к тому же бабником, к великому огорчению своей супруги Анны Евгеньевны. И в 1920 году во время его частых поездок в Москву общая эротическая страсть с Лилей Брик привела их друг к другу. Живя в тройственной семье, Лиля встречалась с любовниками днем на их территории. Пунин с удовольствием вспоминал это время, писал: «Не представляю себе женщины, которой я мог бы обладать с большей полнотой. Физически она создана для меня…»