Саттри

Вышел к воде он над упаковочным цехом, протащил лодку свою по траве и в береговой грязи. Втекавшая ручейком вода выглядела чернилами, сочившимися по просмоленному днищу. Он наклонился, и отвязал банку с дегтем, и поставил ее в лодку, а потом и сам осторожно шагнул. С тихим звуком мертвого прогиба сталь кое-где напряглась. Он схватился за борта, переползая на коленях. Задний конец поднялся из грязи, и он поплыл по реке.

Срать кирпичами, сказал Хэррогейт с осторожным воодушевлением. Стянул с себя рубашку и промокнул воду, чтоб лучше видеть, где течи. Проплывая мимо упаковочного цеха, мимо лесного склада.

Что это? крикнул сторож с берега.

Лодка, отозвался Хэррогейт.

Подплывая к мосту, он уже сидел посередине, вытянув ноги, впитывая солнце и наслаждаясь речным ветерком. Вошел в Гусиный ручей, загребая пальцами. Вверх по устьицу, под низким железнодорожным мостом, лежа на спине, над головой гнезда роющих ос, а мимо лица скользят ящерки в ботиночках-присосках, от стены он отталкивался одной рукой. И под Шотландской заставой, и выше по ручью, стоя на корме своей новой лодки и отталкиваясь дрыном, который нашел, а скругленный нос протыривался сквозь рябую слякоть, густо лежавшую на застойной воде.

Ночь он провел под лодкой, перевернув ее, как каноэ, и подперев колышками, перед ним костерок. Навестить его и позавидовать пришли мальчики-весталки. Одного из младших отрядили за курицей с материного двора, и они ее ощипали, и зажарили на проволоке, и передавали по кругу теплую «РК-колу»[20], и врали напропалую.

Наутро он вышел из ручья в реку, гребя доской и расколотым веслом в уключинах, смастыренных из собачьей цепи. Зловещее грохотливое привидение, гребущее сквозь туман. Уплыл недалеко, когда его чуть не протаранила драга гравийной компании, только что вышедшая ниже по реке. Высоко в гряде тумана миновало лицо, даже не взглянувшее вниз из плавучей рубки. Хэррогейт встал в лодке и вздел кулак, но первая же носовая волна чуть не скинула его в реку, и он быстро снова сел на днище и выкрикнул несколько крепких ругательств.

Он греб вверх по реке, спиной к восходящему солнцу, представляя себе особняк средь арок и пролетов моста, под которым проплывал, убираемый веревочный трап, лодка его на якоре у опоры, испуг восхищавшихся граждан. У Саттри он причалил и постучал костяшками пальцев в палубу из-под низу. Эй, Сат, позвал он.

Саттри поднялся со шконки и выглянул. Увидел руку из реки, держащуюся за палубу плавучего дома. Скатился, и подошел к двери, и обогнул, и встал в одних трусах, глядя сверху вниз на городскую крысу.

Целко, а? сказал Хэррогейт.

А ты плавать умеешь?

Завтра в это время ты будешь говорить с зажиточным человеком.

Или с утопленником. Ты где, к черту, эту штуку раздобыл?

Сам сделал. Мы со старой пьянью Харви.

Боже праведный, вымолвил Саттри.

Что думаешь?

Думаю, что ты, блядь, чокнутый.

Хочешь, прокачу?

Нет.

Да ладно, покатаю.

Джин, я б в эту штуковину не сел даже на суше.

Ну, мне пора дальше.

Хэррогейт оттолкнулся и подобрал тащившиеся по воде весла. У меня дел много, сказал он.

Саттри проводил его взглядом вверх по реке, маленькая приблуда без киля рыскала и дергалась себе по воде. Плыла она довольно ходко.

Хэррогейт свернул в Первый ручей, и прогреб под железнодорожной эстакадой, и плыл дальше, пока не добрался до теснины, состоявшей из брошенной техники и высоких многоярусных отвалов мусора. Лодку он привязал к деревцу и прошел спиной вверх по берегу, любуясь ею.

Попробовал вздремнуть, но в жаре под виадуком, когда над головой ездили машины, у него возникали такие фантазии об изобилии, что он непроизвольно сучил ногами, будто рысил куда-то. К исходу дня он уже встал и занялся делами, натянул на рогатку новые красные резинки и пульнул несколькими плоскими камешками сквозь осветительные провода, где они отскакивали и пели громкие лирные ноты в набухавшем спокойствии вечера. С черного склона прокукарекал попутавший петух. Он оглядел свои принадлежности и двинул в путь.

Из устья ручья он вынырнул мимо любопытных темных рыболовов, гребя медленно и присматриваясь к небу. Размашисто поплыл вверх по реке, мимо последних хижин, аж до мраморной компании. Сменив курс в безмятежном вечернем спокойствии и отпустив весла вдоль бортов, взялся за рогатку. Пальцами сощипнул кожу рогатки. Высыпал пульки. Одна улетела. И еще. Закружил и каркнул козодой. Он оттянул резинки рогатки чуть ли не до самого днища и отпустил. И еще раз. Вдоль южного берега в случайном порядке среди деревьев зажигались огни домов. Расцветали неоновые ночноочерки города, их копии в воде – словно обесцвеченные язвы. Поперек разбавленного неба крест-накрест летали мыши, замирали и взмывали. Пала темь, но и только. Его несло под мостом. Он отложил рогатку, и взялся за весла, и вернулся.

Жаркая ночь, тяжко и не подумаешь. Он валялся, упокоив руки на груди. За арочным лбом моста против ночи трепетали и гасли несомые светляки, а в ветре чуялся пьянящий аромат жимолости.