Сэлинджер

Одним из откровений великого философа Веданты Вивекананды было перенесение Веданты из монастырей и лесов, где это учение впервые было открыто и проповедано мудрецами и учениками, в основное течение повседневного бытия. Заслуга творческого гения Сэлинджера в том, что он сделал это. Он привнес учение Веданты в обычный порядок учения и поведения. Сэлинджер ввел Веданту в нью-йоркские квартиры, их гостиные и спальни. Он привел воды Ганга из головы Шивы в ванну, где, как дельфин, плещется Зуи, читающий письмо брата, полное дзэнских прозрений и подтверждений из Веданты. Сэлинджер транслировал учение по всей Америке через программу «Умный ребенок», в которой звучали детские голоса. Он заставляет нас вдыхать учение с дымом сигарет и сигар. И пока мы вдыхаем дым только что закуренных Зуи сигар, пока едем на такси с «подкрученными» счетчиками и роемся в переполненных пепельницах, Сэлинджер делает Веданту реальной, то есть совершает то, чего не смог совершить Раджа Рао, называвший себя философом Веданты. Таким образом, Веданта перестала быть священным учением, предназначенным для узкого круга монахов… Одним словом, откровение Рамакришны стало реальным, и это было сделано с таким озорством, такой энергией, такой метафизической, глубинной, символической серьезностью. Следует, наконец, сказать, что у Сэлинджера было глубокое понимание образов действий, примеры которых приведены в «Фрэнни и Зуи», отправления религиозных обрядов, описанных на примере Бадди, и сокровенного знания и любви, примеры которых даны в образе Симора. А в начале, конце их всех – и за ними, примерами разных подходов, – стоит динамичная Мать Бесси, которая является помешанной, космической вибрацией Премы[516] и любви[517].

В книге The Holly Refusal: A Vedantic Interpretations of J. D. Salinger’s Silence Дипти Паттанаик пишет: «Таким образом, традиционная тема поиска в романе «Над пропастью во ржи» постепенно уступает место рассказам, которые все сильнее связаны с мистицизмом. Сэлинджер переносит действие своих поздних рассказов и повестей из самых людных мест мира в нарциссически автономные семьи, где действуют герметически изолированные от мира индивидуумы. Параллельно со сдвигом тем происходит и предсказуемое оскудение языка. Происходит движение от слэнга Холдена, языка массового потребления, к голосу солипсиста, голосу, который часто произносит монологи (голосу Бадди), в которых разглашаются секреты (из письма Симора), даются советы (их дает Фрэнни Зуи). Голос говорит с самим собой и о самом себе (Бадди как художник рассказывает о тонкостях литературного творчества). Это почти монастырский голос»[518].

И действительно, последние повести Сэлинджера – «Зуи», «Симор», «Хэпворт» – с их рыхлой формой, накладывающимися друг на друга рассказами, дневниковыми записями, письмами, сократическими диалогами, турнирами соперничающих учителей мудрости, – сильнее всего напоминают «Провозвестие Шри Рамакришны». Человек и писатель, некогда выступавший против всех признанных авторитетов и принципов, подчинился догмам религии. А после того, как он сделал это, у него не было иного пути, кроме пути в глубь леса молчания.