Семь лепестков

Мила не слышала ни учащенного дыхания лежащего на ней мужчины, ни собственных криков, не чувствовала своего тела, не понимала, что повязка почти сползла с ее лица — и даже почти не заметила как все кончилось. Широко закрытыми глазами она смотрела в синее небо Семитронья, видела нависающие над ней ажурные башни, слышала крики птиц и шум волн. Незнакомые руки обнимали ее, и чужое дыхание постепенно становилось ровным. Ночной гость уснул, а она все еще пребывала в том состоянии, где не различить сна и бодрствования.

Она не видела лучей рассвета, не чувствовала, как мужская плоть снова входит в нее, а просто ощущала, как волна за волной проходит сквозь тело. Что Мила испытывала в этом странном совокуплении? Боль? Наслаждение? Милы не было больше, была только Имельда.

И именно Имельда услышала из глубин окутывающего ее спальню ночного мрака приказ:

— Открой глаза.

Сначала она не поняла, потом — послушалась. Дневной свет, льющийся сквозь занавески, ослепил ее, но даже не будь этого света, она вряд ли была способна понять, где сейчас находится. Балдахин и резные башенки кровати исчезли. Она лежала на смятых, испачканных кровью простынях, и прямо над ней нависало искаженное последней судорогой мужское лицо. Слюна запеклась в уголке рта, глаза закатились под веки, стон с шумом вырывался через стиснутые зубы. Еще один толчок — и объятия ослабли.

Имельда вскочила и отпрянула в дальний угол комнаты. На полу валялась простыня, она прикрылась ей. Все еще не понимая, что происходит, она прошептала, глядя прямо в чужое лицо, постепенно выплывающее из глубин памяти:

— Что ты здесь делаешь?

За прошедшие выходные лифт поломался. Олег безнадежно потыкал пальцем в кнопку и сказал:

— Может быть, варенье я вам в другой раз завезу?

— Да-да, конечно, — поспешил согласиться Станислав Петрович, а Зара Александровна тут же добавила:

— Но ведь сумки ты поможешь нам донести?

Олег кивнул и, взяв самую тяжелую из трех сумок, начал подниматься. Старики остались у подъезда, сторожить остальные вещи. Волоча сумку, Олег с ненавистью думал, что так и не смог избавиться от школьных заповодей: переведи старушку через улицу, донеси сумку, пропусти в дверь… Впрочем, кажется, Конфуций учил чему-то подобному. Так что, может быть, поднимаясь на пятый этаж старого сталинского дома и перебрасывая с руки на руку набитый черт знает чем баул, Олег, что называется, приобретает себе заслугу.

На площадке пятого этажа он столкнулся с незнакомым молодым человеком. Олег не запомнил его: кажется, джинсы, кроссовки, обычная куртка… в память врезалось только мокрое от пота лицо и прилипшие ко лбу волосы. Показалось, что он выходит из квартиры Зары Александровны, но Олег не был в этом уверен.

Подойдя к двери, он увидел, что она не заперта, а только прикрыта. На всякий случай нажал на кнопку звонка, потом толкнул дверь и крикнул, ставя сумку на пол прихожей:

— Ау! Мила, ты дома?

Они толком не были знакомы. Конечно, он видел ее на даче у Зары Александровны, пару раз даже подвозил вместе с родителями на машине, но, пожалуй, ни разу не перекинулся даже парой слов. Два года назад на дне рождения Алены Селезневой он вдруг увидел ее и страшно удивился, что она может здесь делать. Но Мила, подарив имениннице не то книжку, не то картинку, — точно, картинку! — ушла почти сразу, а, может быть, Олег просто не заметил ее ухода, потому что Вадим привез из Питера грибов, и они начали их потихоньку есть на кухне, так что самой Алене ничего, кажется, и не досталось.

Он еще раз окликнул Милу, но вместо ответа услышал из глубины квартиры какие-то странные звуки — не то всхлипы, не то тихий вой. Он скинул сандалии и прошел по коридору. На пороге спальни он увидел Милу.

Она стояла в дверном проеме и, казалось, не замечала его. Спутанные волосы стояли на голове словно панковский гребень, на левой груди виднелся синяк, а на внутренней стороне бедер — потеки крови. Она была совсем голой.

— Что случилось? — спросил Олег.

Мила не ответила. Она продолжала тихо подвывать, и Олег сразу вспомнил, как полгода назад нянчился со своим школьным другом, выкурившим недельный запас гашиша за вечер и впавшим на несколько дней в полное невменялово. Вдруг Мила сказала:

— Он ушел?

— Кто? — переспросил Олег, вспомнив встреченного на лестнице парня.

— Дингард, — сказала Мила, — принц Дингард.

Прошло уже десять минут, а Олег все не появлялся.

— Он не может открыть дверь, а Мила спит, — сказала Зара Александровна и, кивнув мужу, — мол, оставайся здесь, — начала подниматься по лестнице.

Подъем давался ей нелегко и, чтобы придать себе сил, она на каждой площадке кого-нибудь ругала: Станислава, за то, что от него никогда не дождешься помощи, Олега, за то, что не может открыть дверь, Милу, за то, что проспит всю свою жизнь, как она уже проспала два года после школы, пока наконец не поступила в дурацкий Историко-архивный институт, только через несколько лет чудом превратившийся в модный Гуманитарный Университет.