Семь сестер. Атлас. История Па Солта

– Бо, у меня было время подумать о твоем прогрессе во время летних каникул. Многие бы позавидовали твоей жизни: учеба в Парижской консерватории, возможность работать рядом со всемирно знаменитым скульптором… не говоря уже о благосклонном внимании некой голубоглазой блондинки.

Я покраснел.

– Да. И я очень благодарен за это, мсье Иван.

– Тем не менее… нам до сих пор не удалось научиться расправлять плечи.

– Что вы имеете в виду?

– Я убежден, что ты сможешь стать виртуозом. Твои музыкальные способности далеко превосходят способности тех, кто зарабатывает игрой себе на жизнь.

– Спасибо, мсье Иван.

– Но твои плечи – это проблема, которую так просто не решить.

– Ох. – Его непредвзятая оценка была острее кинжала.

– Не падай духом, юный Бо. Разумеется, я буду продолжать твое обучение. Но я настаиваю на расширении репертуара. – Он встал и подошел к большому футляру у стола. – Ты заметно подрос за это лето, и это очень поможет нам. – Я смотрел на футляр. – Что ты думаешь насчет виолончели, Бо?

У меня не было особого мнения, и я честно признался в этом.

– Это чудесный инструмент, необыкновенно глубокий и полнозвучный. У него широкий тональный диапазон: от сурового, торжественного басового регистра до страстных вспышек в верхнем регистре. Как по мне, так он немного похож на тебя. Ты познал огромную боль и страдания, однако в тебе есть нечто героическое. Я невольно думаю, что, несмотря на все, тебе суждено стать великим.

– Виолончелистом? – простодушно спросил я.

Мсье Иван добродушно усмехнулся.

– Возможно, виолончелистом. А может быть, кем-то другим. Я хочу сказать, что виолончель обладает свойством раздвоенной личности. С одной стороны, это мощный, хотя и меланхоличный басовый инструмент, но с другой стороны, она может возвышаться до героического тенора. Думаю, она подойдет для тебя.

– Я никогда не играл на таком большом инструменте, мсье Иван. Но, конечно, я готов попробовать все, что вы предлагаете.

– Хорошо. Лучшая часть моего замысла состоит в том, что виолончель удобно размещается между ногами. Тут не будет надобности напрягать плечевые мышцы, чего от тебя требует скрипка. Это мой второй инструмент, так что я сам буду учить тебя.

Так я начал играть на скрипке по вторникам и на виолончели по пятницам. Сначала было странно помещать такой крупный инструмент между ногами и держать смычок на уровне живота. Но я всей душой предался новому занятию и был доволен своим прогрессом. Разумеется, у меня не было собственной виолончели, поэтому я не мог заниматься дома. С другой стороны, это обострило мое восприятие и усилило желание получать максимальную пользу от уроков в консерватории.

Сегодня я решил снова взяться за перо, потому что наступил канун Рождества, а мой отец говорил, что это время для размышлений о прошедшем годе и о том, какой след оно оставило в вашей жизни. В этом смысле я много думал о Бел… хотя, наверное, не так много, как мсье Бройли, который был безутешен после своего возвращения из Бразилии. Не стоит и говорить, что я продолжал помогать в мастерской, между тем как Лорен, хотя и присутствовал физически, мысленно витал в иных местах. Несколько дней назад он услышал, как я играю «Утреннее настроение»[13] на скамье перед мастерской, и подошел ко мне со слезами на глазах.

– Где ты научился так играть?

Я молча посмотрел на него.

– Кто дал тебе скрипку? Ландовски?

Я кивнул.

– Понятно, – тихо сказал он. – Как любой художник, ты говоришь через свое творчество. Действительно, у тебя есть талант. Настоящее сокровище, правда?

Я улыбнулся, снова кивнул, и мсье Бройли положил руку мне на плечо. Потом он помахал мне на прощание и побрел заливать свое горе в барах Монпарнаса, где он проводил все время, свободное от работы.

Вчера ночью меня разбудил странный скулящий звук за окном. Я посмотрел на часы: было начало третьего. Если только Дед Мороз не сделал особенно раннюю остановку в мастерской Ландовски, то звук принадлежал более реальному персонажу. Я достал кожаный кошелек, который перед сном прятал между ног, и повесил его на шею. Потом приоткрыл окно и выглянул во двор, где заметил фигуру мсье Бройли и несколько бутылок рядом с ним. Я пришел к выводу, что любые попытки заснуть будут тщетными, а отец учил меня, что перед Рождеством нужно искать возможности, чтобы помочь своим собратьям. Я надел самую теплую куртку, потом тихо спустился вниз и вышел из дома. Во дворе я пошел на звук и вскоре обнаружил мсье Бройли, обхватившего голову руками. Мне показалось благоразумным, что он решил выплакаться под моим окном на заднем дворе, а не под хозяйскими окнами перед домом.

Приближаясь к нему, я старался побольше шуметь, чтобы он заметил меня и в своем алкогольном ступоре не принял за призрак прошлого Рождества. Это возымело желаемый эффект, и Бройли круто развернулся, опрокинув бутылку. Я рефлекторно приложил палец к губам и оперся щекой на ладонь, изобразив «сон».

– Извини, Бо. Я разбудил тебя? – Я кивнул. – Боже, как мне стыдно.

Я уселся рядом с ним, и он с легкой озадаченностью уставился на меня.