Сережка — авдеевский ветеран

Белобрысый стал переводить, а толстяк всё бычился, уткнувшись в грудь двойным подбородком, и всё багровел и багровел — прямо удивительно, каким багровым мог он, оказывается, стать…

— Ой, не могу больше, ой, не могу-у-у! — заголосил сверху Конон, и все поглядели вверх. — Помоги-ите слезть, ну снимите!

Снизу стали давать советы:

— Ну и слезай…

— У тебя чего, рук нету?

— Товарищ директор! — всхлипнул Конон. — Пётр Васильич!.. Я заявление напишу!.. На расчёт!

— Ты меня ещё попугай! — рассердился Пётр Васильич. — Что ж мы, всё бросим и начнём тут тебя ссаживать?.. Я ещё поговорю с тобой — погоди-ка!

А записные остряки стали снизу подшучивать:

— Эй, ребята, у кого ручка есть?..

— И листок бумажки?..

— Надо товарищу наверх передать — он заявление напишет!

Тут Егорка увидал, что из-за угла школы вышла тётя Ульяна с тем самым ведром, в котором она носит еду для Мишки.

— Я ещё с вечера припасла, — сказала, проходя мимо Петра Васильича. — Тут как раз всё такое, что он любит…

— Давай-ка мне ведро, Ульяна Семёновна!

Но тётя Ульяна отстраняет Петра Васильича свободной рукой.

— Меня-то он небось не хуже знает — кто ж его кормит?..

Тётя Ульяна неторопливой походкой идёт к медведю с ведром.

И тут вокруг снова становится очень тихо.

А тётя Ульяна издали ещё говорит Мишке жалостно:

— Ты ить с вечера ещё не евши, дурашка, да не пивши… А ну-ка, пойдём, пойдём, я тебя покормлю хорошенько!.. Эх ты, зверь лесной, скотина домашняя!

Поднесла она ведро своё к Мишке, а тот уже на ногах, уже тянется к нему мордой.

— Ну, пошли, пошли, дурачок!.. В новом доме-то своём и поешь — вот и будет у тебя новоселье!

Тётя Ульяна идёт к зверинцу и всё говорит и говорит — спокойно и жалостно, Миха бежит за ней, пробует ткнуться мордой в ведро, взбрыкивает, а она меняет руку, и Мишка тут же забегает с другой стороны — ну, ровно малый телок, а не дикий зверь…

Вот уже и новый зверинец, и медведь приостановился, словно для того, чтобы пропустить первой тётю Ульяну, а потом тут же за ней кинулся, и она закричала сердито:

— Ух, ты, с ног собьёшь — потерпеть чуток не потерпишь!

Оставила она ведро в зверинце, а сама тут же обратно. И дверь на засов щёлк!..

И все закричали, и бросились к зверинцу — не пробиться.

— Вон как бурду-то хлещет!..

— Голодный был, что ты хочешь…

— Сопит, да ест!..

А Егорка стоял чуток поодаль, и ему почему-то было обидно за медведя: поманили — и сразу пошёл, эх ты, хозяин тайги, эх, Миха, Миха!..

Конечно, ведь он, наверное, и не знает, что есть другая жизнь — свободная жизнь в бескрайней, вольной тайге… Не знает её Миха, не помнит. Только иногда, когда ходит он по клетке да тоскливо ревёт, слышатся ему незнакомые запахи, чудятся дальние звуки, мучает его что-то непонятное, что-то неведомое зовёт, а что — не знает Миха, не может понять и так, может быть, никогда и не поймёт…

А все кругом теперь то посмеивались, то головами качали, заново переживая то, что только произошло…

И вдруг сверху снова раздался жалостный такой крик:

— Ульяна Семёновна-а-а!.. Тёть Ульяна-а-а! — Это Конон со своего столба канючил: — Ну, скажи им, чтобы меня сняли!..

Снизу какой-то весельчак поинтересовался:

— С работы, что ли?

— Со столба-а-а! — слабо откликнулся Конон.

Пётр Васильич рассмеялся:

— Видишь, Ульяна Семёновна, он уже к тебе как к главному человеку здесь обращается! Спасибо тебе, так нам помогла!..

А со столба опять:

— Тётя Уля-а-а!..

Тут тётя Ульяна подбоченилась и кричит:

— Ну, что тебе, леший ты золотушный!.. Уже скоро дружки твои с пол-литрой придут, так подавать тебе высоко, что ли?

Пётр Васильич сказал:

— Евгений Константиныч!.. Беги позвони, скажи, чтобы электромонтажники машину с вышкой прислали — ну, эту, с которой они нам помогали иллюминацию на Май вешать… Скажи, мол, человек со страху залез на столб, да так вцепился, что и отцепиться теперь не может…

И Евгений Константиныч зашагал в учительскую.

Но о том, как приехала машина с выдвижной вышкой, как двое дюжих электромонтажников отдирали от столба знаменитого охотника Конона — грозу сибирских медведей, — об этом я рассказывать не стану.

Ведь мой рассказ о другом — о медведе Михе, который жил в интернате на большой стройке, о его настоящих друзьях, о том, что впервые начал понимать в эту погожую осень Егорка Полунин, о том, как Мишка получил новую квартиру и не очень хотел в неё переходить…