Сезанн. Жизнь

В знаменитом эссе Золя «Господин Мане» (впервые опубликованном в 1867 году) есть страстный пассаж, посвященный трудному выбору молодым человеком будущей профессии и роли в этом вопросе буржуазной семьи. Перед его глазами, несомненно, стоял пример Сезанна, его семья и его борьба, в которой живое участие принимал и сам Золя. Сезанн давал Золя пищу не только для художественного творчества, но и для критических работ. Юного Мане Золя приводит в качестве примера для подражания:

В семнадцать лет, ко времени окончания коллежа, в нем пробудилась любовь к живописи. Опасная любовь! Родители готовы терпеть любовницу, даже двух; они закрывают глаза, если это необходимо, на необузданность сердца и чувств. Но искусство, живопись для них – великая Блудница, Куртизанка, вечно алчущая юной плоти; она будет пить кровь их детей и душить их, трепещущих на ее ненасытной груди. Это уже оргия, непростительное распутство, кровавый призрак, появляющийся порой в добропорядочных семьях и нарушающий мир домашнего очага{166}.

Сохраняя верность форме, Сезанн избрал для проблемы выбора классическое выражение. В декабре 1858 года он в стихах изложил Золя свои трудности, а заодно и замысел эпического цикла о подвигах Pitot Hercul'een – Молодого Геркулеса, но речь не только о Геркулесе. Pitot – на провансальском означает «молодой человек». Сезанн, как и Геркулес, глубоко укоренен в местной культуре. Согласно народному поверью, Геркулес прошел через Прованс по пути из Испании в Италию и сразился с двумя гигантами на близлежащей равнине Ла-Кро. У суеверных жителей Прованса имелся обычай писать крупными буквами над дверьми своих домов: «Здесь обитает Геркулес Победитель. Да не войдет сюда никакое зло!» Пито был прочно укоренен в общей памяти (или мифологии) Неразлучных. «Ты помнишь наши купания, – писал Золя, – ту счастливую пору, когда мы не думали о будущем; в один прекрасный вечер мы сочиняли трагедию о славном pitot; и потом знаменательный день, там на берегу – заходящее солнце, природа, все это нас тогда, наверное, не восхищало. Кто-то сказал – по-моему, Данте, – что ничего нет мучительнее, как в горькую минуту вспоминать о былом счастье». Упомянутый в письме pitot был, вероятно, реальным человеком: судя по письмам Золя, это прозвище учителя или директора в коллеже Бурбон{167}.

Сезанн задумал «узнать о проделках юного Геркулеса и превратить их в высокие подвиги Пито». Замысел сочетал аллегорию и иронию. Сезанн представлял себя в роли храброго pitot – ведя скорбный рассказ о своем ученичестве – и Геркулеса на перепутье между Добродетелью справа и Пороком слева: аллегория, знакомая не только по школьным изданиям Цицерона, Лукиана и Ксенофонта, но и по стихам Гюго и Мюссе, а также по старым номерам журнала «Магазен питтореск», где был напечатан «Выбор Геркулеса» Ксенофонта с двусмысленной иллюстрацией (юного Геркулеса с внушительной палицей ласкает весьма миловидная Безнравственность){168}. Сюжет давал Сезанну возможность посмеяться над всеми, в том числе и над собой. И заодно обыграть слово droit, означающее право или прямой и узкий, правый (в смысле стороны) или праведный путь, которым он должен следовать, иными словами, путь Добродетели. Эта аллегория и игра слов акцентированы в первой строке.

Увы, избрал я Права торный путь.
Нет, не избрал – был принужден избрать!
Три года Права тяжкая печать
Несносным грузом мне давила грудь.
Взываю к вам, Пинд, Геликон, Парнас, –
О музы, кто б меня от муки спас?
Кто б пособил страдальцу, что зазря
От вашего отторгнут алтаря?
Вот Математик – хмур и бледен он,
Как будто в бледный саван облачен.
От мертвор'oжденных его задач
Вас, сестры-музы, разбирает плач.
Но знаю: даже менее по нраву
Вам с Аполлоном тот, кто предан Праву!
И все ж – о снисхождении молю:
Я занят тем, что сам я не люблю!
К заблудшему склоните взор благой,
И я до гроба буду вам слугой{169}.