Шифр Данте

– А ты знаешь, что у этого сына врожденная болезнь печени? Знаешь, сколько денег Фернандес тратит на то, чтобы мальчик жил? Что по выходным он часто работает в доках и только так сводит концы с концами?

Персис сжала зубы и посмотрела на Сета.

– Нет. Ты не знаешь. Он не из тех, кто станет рассказывать, а ты не из тех, кто спросит.

– К чему это все?

– К тому, что нельзя судить других, пока не знаешь всех фактов. Фернандес поступил плохо. Но у него были на то серьезные причины. Свои причины. Если это чего-то стоит, лично я считаю, что он честный человек.

Персис молча переваривала услышанное, пока Сет не вернулся к делу Хили.

– Что дальше?

Она быстро рассказала о том, что Джеймс Ингрэм мог быть нацистом.

– Нацисты! – Сет безвольно откинулся в кресле. – Если об этом узнают, меня разорвут на куски.

Персис не знала, о ком он говорит – о журналистах или о болванах в Дели.

Когда Сет немного пришел в себя, он выдвинул ящик стола и налил себе выпить. Успокоившись окончательно, он спросил:

– Зачем нацистам, черт бы их побрал, нужна «Божественная комедия»? Насколько я слышал, сейчас они все, сверкая пятками, бегут в сторону Южной Америки.

У Персис не было на это ответа.

– Как будто у нас и без того не хватает психов, – пробормотал Сет, качая головой. – Знаешь, почему я так ненавижу нацистов?

Он поставил стакан на стол, взял ручку, нарисовал что-то на листке бумаги и подтолкнул его к Персис.

Этот символ узнавали в любой точке земного шара.

Нацистская свастика.

Сет понаблюдал за ее реакцией, снова взял ручку, поставил между линиями свастики четыре точки, а потом повернул лист так, чтобы крест стал прямым, а не косым, как в нацистской эмблеме.

Персис узнала новый символ – на Индийском субконтиненте его знал каждый.

– Символы, Персис, имеют большое значение. Название «свастика» происходит от санскритского слова, которое значит «благо». У нас в индуизме свастика тысячелетиями использовалась как символ удачи и благодати. А эти кровожадные убийцы за двадцать лет превратили ее в символ ненависти. У каждого народа есть свои сумасшедшие, каждое общество в каком-то смысле можно назвать плотоядным. Разница в том, что нацисты сделали массовые убийства идеологией. А теперь ты говоришь, что один из них ходит по Бомбею, и одному Богу известно, что он задумал.

– Когда мы выясним, кем был Ингрэм на самом деле, возможно, мы поймем и его мотивы. Во всяком случае, я не думаю, что он работал один.

– Почему?

– Чистая логика. Зачем одинокому нацисту привлекать здесь к себе внимание? Происходит что-то более важное, что-то, чего мы пока не поняли.

– Не увлекайся конспирологией, – предостерег ее Сет, взмахнув стаканом. – Так мы, вероятнее всего, окажемся на линии огня.

– Мы и так уже там, – парировала Персис. – Просто еще не начали стрелять.

Она достала записную книжку и показала Сету последнюю загадку Хили.

Тот мрачно ее прочитал.

– Что ж, я здесь ни слова не понимаю.

– Хорошая новость: думаю, что это последняя загадка.

– Почему ты так думаешь?

– Из-за второй строчки. «Откроет Циркуль тот, что был утрачен». Думаю, на этот раз Хили ведет нас прямо к манускрипту.

– А ты все еще веришь, что он хочет, чтобы мы его нашли? – Сет не скрывал скептицизма.

– Да.

– К чему тогда это нелепое хождение вокруг да около? – Сет кипел от отчаяния.

Персис, возможно, впервые задумалась о том, какое невероятное давление ему приходится выносить.

Когда-то Сет был превосходным полицейским, но с приходом независимости оказался по неправильную сторону баррикад: его обвинили в излишнем потакании бывшим хозяевам – коварный негласный приговор, от которого никак нельзя было защититься. Имперскую полицию превратили в национальную и в полицию штатов, а Сет оказался не у дел: его карьере надели петлю на шею и выбили стул из-под ног.

Для Рошана Сета Малабар-хаус был последним шансом. Любая ошибка приведет к тому, что его окончательно выкинут в холодный, равнодушный мир гражданских.

Персис не могла представить, чтобы он горбатился в каком-нибудь агентстве или стоял за прилавком в универмаге, продавая холодильники домохозяйкам.

– Сегодня его похороны, – сказала она.

Сет нахмурился:

– Чьи?

– Хили. Его отец сказал, чтобы Хили похоронили здесь.

– Он не хочет, чтобы тело сына привезли домой?

– Нет.

Сет задумался.

– Похоже, они были не очень близки. По моему опыту сыновья редко близки с отцами.

– Наоборот, я думаю, он его очень любил. Но после войны Хили стал другим человеком. Мне кажется, он думает, что сын отправился в Индию в поисках покоя, и хочет верить, что он его тут нашел.

Сет улыбнулся странной полуулыбкой:

– Ты когда-нибудь читала Руми? Про льва, который бросается на собственное отражение в воде. Этим он хотел сказать, что зло, которое мы видим в мире, на самом деле живет в нас самих.

Персис взяла записную книжку и, заглянув в нее, назвала еще одно имя:

– Энрико Мариконти. Это итальянский военный атташе. Мне нужно, чтобы вы позвонили своим друзьям в Дели и что-нибудь про него узнали.