Широкое течение

и в море, на моторке кататься, а то в горы за ягодами?..

Таня невесело улыбнулась, мысленно говоря ей:

«Какое там окошко! А привыкать кто будет?..»

Она машинально складывала в сумку полотенце,

книжку, купальный костюм, шапочку, темные очки и по¬

кидала палату.

При ее появлении Семиёнов весь вздрагивал, точно

наэлектризованный, ноги как-то костенели, не сгибались,

он внимательно и с заботливой тревогой справлялся об

одном и том же:

— Как вы себя чувствуете, Таня? Здоровы? Загар не

беспокоил? На какой пляж пойдем? —- Затем брал у нее

из рук сумку, давал ей зонтик, и они молча ступали по

ковру вестибюля к выходу.

И тут с высоты лестницы открывалась хватающая за

сердце красота — море! — всегда неповторимо разное,

всегда волнующее. Вся отрада Тани была в нем: она с

наслаждением ныряла в светлозеленоватую, точно рас¬

плавленное стекло, воду, уплывала подальше от шумных

людей, от монотонного голоса Ивана Матвеевича, ложи¬

лась на волну и разбрасывала руки. Так, не двигаясь,

подолгу качалась она, глядя сквозь сощуренные ресницы

в пронзительную небесную голубизну, откуда зовуще

махали ей крылом чайки. Обласканная водой и солнцем,

она с умилением вспоминала Москву, цех, который от¬

сюда казался обновленно-чистым, сияющим, вспоминала

Фирсоновых, Антона и ощущала на губах солоноватый

привкус воды, а может быть, слез.

Потом она возвращалась на берег, вся в светлых

каплях, отражающих лучики света, ложилась на разост¬

ланное полотенце и продолжала читать или сооружала

из песка и гальки игрушечные крепости. Иван Матвеевич

садился подле, обхватывал острые колени руками, со-

щуренно глядел из-под шляпы на играющее бликами мо¬

ре, на столбы дыма, расставленные по горизонту паро¬

ходами, и как будто обиженно говорил:

— Посмотришь на эту таинственную пустыню — мо¬

ре, представишь его бездонную пучину и чувствуешь се¬

бя полным ничтожеством: так оно подавляет тебя своим

величием, своей грозной силой. Человек перед ним —

лишь одушевленная песчинка: была и нет — сдуло вет¬

ром времени. А оно, море, вечно! Даже вот этот каме¬

шек переживет нас с вами: до нас трогало его множест¬

во рук, и после нас кто-то новый, незнакомый станет ка¬

саться его, гладить... А нас уж и в помине не будет...

Таня попросила умоляюше:

— Иван Матвеевич, милый, не надо, ну, пожалуйста,

не надо, все это я уже слышала от вас, да и читала

где-то. Зачем вы так принижаете человека? Должно

быть, это у вас идет от эгоизма... Почему вы не рассуж¬

даете по-другому: человек выше моря, потому что он

сам создает моря, значит он не песчинка.

Тонкие губы Семиёнова шевельнулись в снисходитель¬

ной улыбке:

Если вы имеете в виду Рыбинское так называемое

Море, то ведь это не море, а лужица, из середины кото-

рой видна колокольня... Но поскольку вы меня просите

не распространяться на эту тему, я покорно молчу,

Татьяна Ивановна... Только вы не дослушали до конца

я мою мысль. Что касается того, что человек якобы соз-

дает моря, так это, простите, чепуха, как если бы вы,

льстя себе, как человеку, заявили, что человек создает

планеты по своему усмотрению... Вот на этом берегу, где

у мы имеем счастье загорать, жили до нас целые народы:

одни вымирали, другие перекочевывали к иным берегам,

I а на их место селились новые; происходили битвы, мор-

водец Ушаков водил эскадры. Где-то тут тосковал Пуш-

кин. Бродил с посохом странника наш Максим Горький,

которому смеялось море. Ну, и ещё, раз-два и обсчёлся…

А мы с вами? Кто будет знать о нашем пребывании

здесь?

Таня разрушила крепость, кинула камешек в воду,

сказала, безнадежно вздохнув:

— Не понимаю, зачем людям знать о вашем пребы-

вании на курорте... Но уж если вы хотите, чтобы о вас

Щ непременно знали, тогда... прославьтесь, что ли... совер-

шите что-нибудь, сделайте открытие...

Семиёнов прервал ее:

— Об этом я уже думал... Для этого необходимо,

Татьяна Ивановна, быть первым. А это невозможно —

все первые места заняты...

Но не всегда Иван Матвеевич был настроен на фи¬

лософский лад. Выпадали минуты, когда он был весел

и остроумен, правда, острил он самым странным обра¬

зом. Однажды в предвечерний час в беседке группа от¬

дыхающих вела спор о прочитанных книгах, о мастер¬

стве московских артистов, дававших в санатории кон¬

церт. В паузу, когда все замолчали, приведя в порядок

свои мысли, Иван Матвеевич, завернув штанину, открыл

свою коленку и с видом солидного ученого, читающего

ученикам лекцию, произнес:

— Вот эта коленная чашечка — в высшей мере уни¬

кальное творение, единственная в своем роде; она состо-

ит из шестнадцати отдельных частиц и невозможно не

обратить внимание на исключительной красоты лепку.

Пракситель! — и ощупывал ее любуясь.

Присутствующие растерянно переглянулись, озадачен¬

ные неожиданностью, пауза затянулась, а Иван Матвее¬

вич вдруг разразился хохотом, один. Вслед за ним, не

выдержав, фыркнула смешливая Маруся и шепнула Та¬

не на ухо:

— Да он у вас псих!

Таня усмехнулась с горечью, чтобы скрыть смуще¬

ние, а позже, оставшись наедине с ним, спросила:

— Иван Матвеевич, зачем вы это сделали? Вы же

^мный человек.

Он оскорбленно вскинул голову, сжал губы:

— Что же мне теперь и пошутить нельзя... в вашем

присутствии?