Шрам

– Боишься, что я встану на пути справедливости? Поверь, рассказчица, преступница не избежит наказания. А пока Леора на твоём попечении.

Мел открывает было рот, но потом молча кивает.

Лонгсайт крепко сжимает ей руку:

– Я очень рассчитываю на тебя, Мел. И ценю твою преданность.

Мэр Лонгсайт и Минноу уходят, прикрыв за собой деревянные двери. Мел молча провожает их взглядом.

– Что ж, тебе, по крайней мере, не пришлось побывать в тюрьме. – Она смотрит на меня непроницаемым взглядом. Не поймёшь, что у Мел на уме. – Преступникам наносят метки неподалёку от тюремных камер. Оттуда доносятся не самые приятные звуки.

– Обель сейчас там? – Я всматриваюсь в длинный тёмный коридор, который, скорее всего, ведёт в тюрьму.

– Наверное. Если он жив, – отвечает Мел.

В следующую секунду она отворачивается и быстро направляется по коридору. Мне лишь остаётся шагать следом и стараться не потерять рассказчицу в полутёмном лабиринте, пробегая мимо зловещих закрытых дверей.

Наконец я вижу знакомые места и понимаю: мы прошли под землёй в здание на противоположной стороне площади и добрались до кабинета Мел в цокольном этаже музея. Я и не знала, что все административные здания соединены подземными переходами. Надо было следить, куда и когда мы поворачивали, может, удалось бы найти выход.

Я оглядываю кабинет Мел. Повсюду – полки с книгами, на полу – потёртый ковёр, на письменном столе – кипа бумаги. Сюда я приходила, чтобы узнать о результатах экзаменов. Здесь мне сообщили, что я стану ученицей в студии Обеля. В этот кабинет я бегала за помощью и советом к Мел, когда считала рассказчицу своей наставницей и думала, что я ей небезразлична. В прошлый раз я видела здесь воспитанницу Мел, девочку по имени Изольда. Интересно, где она теперь?

Мел показывает на две двери. За одной – маленькая ванная комната, за другой – спальня рассказчицы.

Кивнув на матрас и подушки в углу, Мел сообщает:

– Ты будешь спать здесь. Удобно, бока не отлежишь.

Окон нет, и, взбивая подушки, я с трудом соображаю, который сейчас час. Рядом с Лонгсайтом время всегда течёт очень странно.

«Долго ли мы сегодня разговаривали? Несколько минут? Или целый час? Как я устала…» Ведь мы с Галл всю ночь пробирались по лесу, в город пришли на рассвете.

«Бедняжка Галл, – закрыв глаза, я думаю о ней. – Она сейчас совсем одна, быть может, в тюрьме. Или в больнице, – нашёптывает злобный голосок. – Или мертва. Нет. Лонгсайт обещал, что с ней ничего не случится. По крайней мере… пока».

И я отчаянно цепляюсь за эту мысль.

От стола Мел доносится шелест бумаги, карандаш, убаюкивая, скребёт по странице. И я засыпаю.

* * *

Мне снится, что настала ночь. Кто-то зовёт меня по имени. Я бегу на звук, но никак не могу приблизиться к тому, кто зовёт на помощь. В спину мне впиваются острые пальцы, я бегу изо всех сил, но никак не могу вырваться, спастись. Преследователи не отстают, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть им в лицо. У них серая кожа, сквозь трещины в которой пробиваются лучи света. Я будто смотрю на разбитые глиняные фонари, испускающие свет. Их пальцы хватают меня и царапают, как сухие ветки, и я не знаю, бороться ли с ними или сдаться, сделать их трещины шире, выпустив больше света, или залепить те, что есть, закрыть путь ярким лучам. Там, где меня коснулись, моя кожа сереет. Однако боюсь, что во мне свет не разгорится.

* * *

Я просыпаюсь от собственного крика.

– А ты ворочаешься и бормочешь во сне, – говорит Мел из-за стола и придвигает к себе книгу.

Я отправляюсь в ванную, чтобы умыться. Заодно приподнимаю майку и разглядываю себя в зеркало. С тех пор как в Фетерстоуне меня цапнула собака, следы от укуса, кажется, ползут дальше. Ну конечно, по животу змеятся тонкие полоски – страшный знак будто просится наружу. Стараясь стереть тонкие линии влажным лоскутом мягкой ткани, в глубине души я понимаю, что ничего не получится, новый рисунок выступит на моей коже, как когда-то появился знак вóрона. С особыми метками так и бывает.

В кабинете разлит приятный, умиротворяющий аромат. Кожа Мел, натёртая цветочными маслами, благоухает розами, полевыми травами и лавандой. Книги на полках и на письменном столе будто дышат – ведь их так часто рассматривают и оставляют лежать с раскрытыми страницами, глядящими в небо. Я сажусь, распрямляю спину и смотрю, как работает Мел.