Штрафной батальон

Весь день вторая, четвертая и девятая роты проводили в поле тактические занятия. Отрабатывали атаку на укрепленный пункт противника. Наступали под прикрытием танков и артиллерии, условных, конечно, на разбомбленный железнодорожный полустанок. Действовали в обстановке, максимально приближенной к боевой: рвались в лужах взрывпакеты, огневые точки подавлялись деревянными болванками вместо гранат.

Ночной дождь раскиселил чернозем, земля не просохла, налипала комьями на сапоги и шинели. Но ложились в грязь и ползали по ней исправно. Сачков не было. И причина тому — сам комбат, обосновавшийся с биноклем в руках на наблюдательном пункте посреди поля.

Ошибок и условностей Балтус не прощал. Четырежды поднимались роты в атаку и четырежды отводились на исходные. Дважды по-пластунки преодолевали полосу препятствий, отбивались от контратак выбитого из первой линии «противника», контратаковали сами. К концу учений вымокли и извозились до крайней степени. Но, вопреки ожиданиям, почти не роптали. Слишком очевидной была польза от совместных учений, в особенности для тех, кто в боях пока не участвовал. Немало ценного почерпнули для себя и взводные: сразу виднее стали промахи, допущенные раньше, когда не удержали пристанционный поселок. А главное — спайка, чувство локтя у солдат вырабатывалось.

Возвратившись в расположение батальона, дотемна оттирали оружие, чистили обувь и шинели. Лишь Фиксатый, после того как сдал винтовку, швырнул на нары грязную шинель и завалился поверх, отдыхать. Глядя на него, и Химик с Монахом рядышком растянулись.

Понаблюдав за троицей со стороны и не обнаружив у нее желания приводить себя в порядок, Павел скомандовал уголовникам подъем:

— Вам что, особая команда требуется?

После случая с Махтуровым Фиксатый враждебность в открытую не выказывал, напротив, старался ничем лишним на себя внимание не обращать, и тут овечкой прикинулся.

— Мы ж винтари честь по чести продраили, сам сказал — порядок. А с этих шкур, как подсохнут, грязь сама отвалится. Устали ж, взводный!

— Грамотный! — Сграбастав в охапку все три шинели, Павел выкинул их в коридор. — Ужинать и спать явитесь после того, как почиститесь. А сейчас — марш отсюда!

Заворчали, но поднялись. Минут через десять Павел выглянул во двор, проверить, чем заняты. Увидел, что Монах один за всех отдувается, всем трем шинелям лоск наводит, а Фиксатый с Химиком под деревом в карты режутся. Вскипел, хотел было накричать, но передумал.

Карзубый тоже не сразу с подчинением дисциплине примирился, а сейчас солдат как солдат, не хуже других. Перегибать не следует. Для начала достаточно и того, что хоть и не своими руками, но приказ исполняют.

* * *

После утренней поверки разнесли почту. В числе счастливчиков неожиданно оказался и Павел. Это было тем более удивительно, что адреса своего он никому не сообщая и писем ни от кого не ждал. Когда выкликнули его фамилию, он не поверил, принял за розыгрыш. Но треугольник был действительно адресован ему. На мгновение подумалось — Лелька! Неужели сама нашла? Даже жаром изнутри обдало. Но рука, выводившая его имя, была незнакома.

Недоумевая, торопливо развернул листки, исписанные мелким бегущим почерком, и, не удержавшись, взглянул на подпись — Бачунский. Сашка. Не забыл, дружище, спасибо.

Подошел заинтригованный Махтуров:

— От нее, да?

Павел покачал головой:

— Сашка. Бачунский.

— А-а! — Николаю стало неловко за свое предположение, но оба постарались этого не заметить. — Ну как он, что пишет?

Павел предложил читать вместе.

Бачунский сообщал, что лежит в госпитале, в Камышине, что дела идут на поправку. Верный своей язвительной, ироничной натуре, с юмором писал, что ходит пока с помощью дополнительных средств передвижения, но это не беда, поскольку эскулапы — да продлятся их дни! — залатали пробоины так тщательно, что и латок не заметишь. В скором времени обещают вообще отпустить домой на откорм. Так что если не обопьется с радости самогонки, то в недалеком будущем будет кому на аэродроме хвосты заносить. Сожалел, что нет возможности увидеться. В конце, как водится, следовали приветы, и среди прочих Сикирину, Яковенко, Салову.

Баева, Кускова, Туманова, Илюшина — всех весточка от Бачунского обрадовала. Только Шведов омрачился.

— До следующего письма и из нас наверняка кто-то не доживет, — криво усмехнулся он. — Как для Яковенко, оно опоздает. Мимо цели приветы окажутся.

Остальных мрачное замечание Шведова покоробило.

— Опять за свое принялся? — задетый его неуместной репликой, вскинулся Павел. — Не можешь ты не сунуть ложку дегтя, когда у всех радость.

— Просто я трезво смотрю на вещи и называю их своими именами, — не меняя тона, упрямо возразил Шведов. — Сколько нас, старичков, из взвода уцелело? Восемь человек. После каждого боя становится меньше. И в следующем наверняка кого-то накроет. Так что хочешь не хочешь, а кто-то из нас уже в скором покойничек.