Штрафной батальон

– Ну и что с того, даже если это и так, – начиная раздражаться всерьез, вопросил Павел. – Что касается лично меня, то я намерен добраться до Берлина, командировочные за Сикирина, Яковенко и других отметить. А ты не трави души остальным.

– Оптимист. Думать-то ведь не запретишь?

– Думать можно что угодно, но надо ли говорить? – насупясь, вставил Махтуров. – Тем более что и момент неподходящий.

– Да ну вас, – отмахнулся Шведов и отошел.

Никто не понял, для чего затеял он весь этот нелепый разговор и что за хандра его в последние дни съедала. Но настроение было испорчено.

Вечером коллективно писали ответ Бачунскому. О гибели Сикирина и Яковенко договорились не сообщать, незачем человеку лишний раз душу бередить. Вообще решили умолчать о последнем бое, зато о тыловом своем житье-бытье расписали красочно. В конце схитрили. Мало того что расписались неразборчиво, заковыристо, еще и на две подписи сделали больше. Пусть думает, что живы товарищи.

Самым довольным из всех остался Витька Туманов. Выцарапав с сопением четыре крупных печатных буквы «Тума» и старательно пририсовав к ним росчерковую загогулину, он с обожанием оглядел свое произведение.

– Вы там закорючек каких-то наставили, Бачун и через биноклю не разберет, чья рука корябала, а мои буквы сразу видно, не спутаешь…

* * *

Весна и молодость брали свое: началось повальное увлечение штрафников женским персоналом из санвзвода.

Появление в ротах санинструкторов и раньше взводным немало неприятностей доставляло. Комбат органически не переносил грязи и беспорядка. Бывая в помещениях, раздражался, заметив под нарами плохо выметенный мусор или окурки, «разносил» командиров рот и взводов, а дежурных и дневальных нередко отправлял на гауптвахту. Однажды за плевок на пол определил одного из штрафников на десять суток в «смотрители» туалета.

Жестко спрашивал за антисанитарию и с ротных санинструкторов. Те в свою очередь изводили чрезмерной придирчивостью командиров взводов. Чуть что – жалоба ротному, никаких упущений и мелочей не прощали. Показалось Малининой, что в помещении плохо стены от копоти очищены и побелены, – Колычеву замечание от ротного, у Жукова исподняя рубаха в пятнах оказалась – опять Павлу внушение сделано, Фокин котелок как следует не помыл – и за то ему на вид поставлено.

За чистоту и порядок стал спрашивать строже некуда. И пол дневальные под его наблюдением с утра мели и мыли, и потолок обмахивали, и в грязной обуви вовнутрь никого не пропускали, а больничной палаты, как хотелось санинструктору, из помещения все равно не получалось. Что поделаешь, если нары не матрасами, а соломой застланы. Что ни делай, а труха в проходах скапливается. Да и повернуться негде солдатам, тесно, спать чуть ли не друг на друге приходится. Нелегко в таких условиях идеальный порядок поддерживать.

Ко всему прочему у некоторой части штрафников вдруг особые чувства к старшине Малининой обнаружились. К каким только ухищрениям не прибегали, чтобы найти повод лишний раз на глаза ей попасться. Один от противостолбнячного укола увернется, другой вроде как подозрительную сыпь на теле углядит, третий вовсе что-то немыслимое на себя наговаривает. А в ответе за все – взводный, все шишки на него валятся.

Дошел до того, что встреч с санинструктором больше, чем с самим комбатом, опасаться стал. Пожалуй, дойдешь, если даже Шведов в числе зараженных любовным вирусом оказался.

Подходит однажды к Павлу после очередной стычки его с Малининой и вроде как бы шутя предлагает: «Хочешь, взводный, помогу – ручная станет!»

– Да ну? – насмешливо усомнился Павел, догадываясь, к чему он клонит, и приходя в развеселое состояние духа: кого-кого, а увидеть Шведова в кругу соискателей благосклонности Малининой ему и не мнилось. – И ты, Брут?

Шведов насупился, задетый его тоном, но не отступил.

– Слово танкиста. Закручу любовь, и охнуть не успеешь, – надменно пообещал он. Надменность его проистекала, очевидно, из желания дать почувствовать Павлу, что свои возможности он знает и остальные, кто бы они ни были, – ему не конкуренты.

Прикинув мысленно Шведова в роли пары для Малининой, Павел невольно хмыкнул:

– Трудное, по-моему, для тебя, Слав, дело старшину Малинину приручить. Уж больно ты на Печорина не похож, да и она далеко не княжна Мери. Может, лучше Махтурова попросим. За ним, пожалуй, любая пойдет…

Шведов обидную подначку мимо ушей пропустил, скорчил независимую мину:

– Посмотрим!..

– От меня-то что требуется? – сообразив, что без особой нужды Шведов его в свои сердечные тайны посвящать не стал бы, спросил Павел.

Шведов оживился:

– Назначь сегодня после отбоя Кускова дневалить, я с ним договорился!

– А если залетишь?

– Не залечу. Не первый раз замужем.

Щекотливое положение: что разрешить, что запретить – одинаково невозможно.

– A-а! Черт с тобой, иди! Пусть мне будет хуже! – махнул рукой Павел. Столько невысказанной надежды таилось за просьбой товарища, что у него не хватило мужества отказать.