Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Успех «тройки» Ларионова воодушевил Кутепова. По его поручению Георгий Радкевич, новый глава Союза национальных террористов, начал готовить очередные группы боевиков к забросу в СССР. Первую возглавил капитан-артиллерист Александр Балмасов (Болмасов)[106] — один из самых опытных членов кутеповской организации. Советскую границу к тому времени он переходил уже 9 раз. Его напарником был 23-летний Александр Сольский. Во вторую группу входили Александр Шорин (в апреле 1927 года вместе с Радкевичем и Каринским он ушел из СССР после предупреждения Опперпута) и участник недавней ленинградской акции Сергей Соловьев.

В Латвии готовилась к операции «тройка», в которую входили мичман Николай Строевой (в его активе имелось уже четыре перехода советской границы), фельдфебель Василий Самойлов (он дважды переправлялся в СССР) и Александр фон Адеркас. Никакой связи с «финскими» группами у них не было.

Операция для всех трех групп закончилась полной катастрофой. Шорин и Соловьев погибли в бою с пограничниками. Балмасов и Сольский были взяты в плен. Та же участь ожидала и «латвийскую тройку».

Двадцатого сентября в Ленинграде началось выездное заседание Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха. К изумлению эмиграции, такие «железные» люди, как Балмасов, Строевой, Самойлов и их молодые товарищи, на процессе каялись и говорили о разочаровании в своих прежних идеалах и своей борьбе. Это их все равно не спасло — только один фон Адеркас получил 10 лет заключения, а остальные были расстреляны.

В сентябре 1927 года, сразу после «процесса пяти», правительство СССР официально потребовало от Финляндии высылки кутеповских боевиков — Радкевича, Ларионова и Мономахова. Финнам пришлось пойти навстречу Москве, а боевикам — уехать в Польшу.

Летом 1928 года Георгий Радкевич тоже оказался в Москве.

Незадолго до этой «боевой вылазки» Радкевич приезжал в Париж, где встречался с вдовой Рейли Пепитой. «Он явился ко мне однажды утром, бледный, растрепанный, с опустевшим, полным отчаяния взглядом, — вспоминала она. — Можно было подумать, что он пьян или не спал несколько ночей. Горе его было безмерно велико, я не находила утешающих слов и молчала. Мне казалось, что я отчасти сама виновата в гибели Марии. Она ушла мстить за моего мужа, которого невольно выдала чекистам, и отдала свою кровь за его кровь». Радкевич сказал: «Надо ехать в Россию. Без нее я все равно ни на что не годен. Сегодня уезжаю… Я еду в Россию и вытащу ее. Это теперь главная задача».

В тот же день к вечеру Пепита видела его в русском кафе, где Радкевич пил. Она попросила Кутепова оставить его в Париже, но тот ответил: «Вы сами видите, во что он обратился. Совсем потерянный человек. Если он останется здесь, он погибнет. Отличный офицер может превратиться бог знает во что. Для него лучше умереть в бою с врагом».

Перед отъездом Радкевич пообещал ей узнать, жив ли Сидней Рейли. В ней еще тоже тлела слабая надежда на это.

Радкевич и Дмитрий Мономахов перешли в СССР из Румынии. 6 июля они бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. При этом один человек был убит и несколько ранены. Пепита вспоминала: «Однажды утром в газетах появилось сообщение:

“Вечером 6 июля два белых офицера, прибывшие из Парижа через Болгарию и Румынию и проникшие в СССР с помощью румынских тайных агентов, бросили две бомбы в паспортное отделение ГПУ. При взрыве бомбы один из сотрудников ГПУ был убит, другой — тяжело ранен. Бросивший бомбу офицер Г. Н. Радкевич убит, а его товарищ, тоже белый офицер, арестован близ Полоцка. По сведениям из Варшавы, санитарные кареты увезли с Лубянки много убитых и раненых”.

Так погиб бедный Георгий Николаевич Радкевич, стараясь своей смертью отомстить ЧК, отнявшей у него все, что он имел.

Обедня за упокой души Георгия Николаевича была отслужена в русской церкви, находящейся на рю Криме. Когда священник, стоя у алтаря, стал произносить торжественные слова, передо мной ожили все картины пережитого мною за последние годы. Я вспомнила встречу с Сиднеем в отеле “Адлон”, нашу свадьбу, Савинкова, все то, что происходило с нами в Нью-Йорке, в Париже, Лондоне. Этот кусок моей жизни казался мне странной интермедией, в которую даже нельзя было поверить. Теперь я была совершенно одинока.

Солнце начало садиться, улицы медленно погружались в вечерние таинственные сумерки, лишь с редким проблеском отбликов света здесь и там в окнах постепенно зажигались огни, а я, безутешная, брела домой».

* * *

Гибель, аресты и расстрелы наиболее решительных и боеспособных «национальных террористов» нанесли тяжелый удар по их организации и эмигрантскому «активизму» вообще.