Она обещала, что Роман нас не разлучит, но уезжала, оставляя в одиночестве еще до свадьбы. В моих глазах этому прощения не было. Однажды мама на полставки меня уже не устроила, с чего было мириться с сестрой? Они меня бросили. Эта обида попала на удивительно благодатную почву детского страха, и за ночь окрепла и обросла шипами. В голове засела дурная мысль: больше мне не в кого верить и не на что надеяться. Теперь осталась только я сама и мои силы.
Гордеев обещал мне кредит только при условии, что стены покупаются у него, я решила не мудрить. Все равно полгода — не срок для продажи комнат, тем более таких, какими владели мы. А я намеревалась свалить из общежития максимально быстро. Так быстро, как вообще сумею. Вот и стала действовать в этом направлении.
Как ни удивительно, Катерина впустила меня в святая святых— свою обитель, без возражений. То ли догадалась, то ли Гордеев предупредил — он ведь тот еще хитрец, но вечером она не стала переспрашивать меня дважды, а просто позвала идти с ней. Вот так я выяснила опытным путем, что от ее дома до «ГорЭншуранс» действительно всего десять минут пешком. Зданий, строительством которых занимался Гордеев, было всего шесть. Четыре уже были сданы и заселены, в их окнах уже тепло и весело горели огоньки. Пятое здание было не заселено, над шестым все еще высился строительный кран, намекая на то, что днем обитатели окрестностей немножко слишком нервные из-за грохота.
Моя соседка по приемной жила в двухкомнатной квартирке. У нее было чисто и аккуратно, а еще отделано и обставлено с тем шиком, который доступен только одинокой женщине, влюбленной в саму себя. Спальный гарнитур, кухня с винными бутылками на отдельной полке, ванная комната, вмещавшая даже гладильную доску, и утепленная лоджия, венцом которой выступало кресло с недвусмысленно наброшенным поверх уютным пледом и томиком Анны Ахматовой. Мне даже не пришлось представлять, как Катерина по вечерам запивает стихи вином, кутаясь в пушистый плюш. Но когда я примерила это жилище на себя, поняла, что не приживусь, и мысленно начала переделывать его на свой вкус, отчего пришла в ступор. По всему выходило, что я действительно собралась въехать в жилище сродни Катерининому.
Визит не затянулся. Меня напоили чаем с печеньем, рассказали короткую историю переселения, легко обходя все неприятные моменты, связанные со сложностями отделки, представив все чем-то вроде взмаха волшебной палочки, а потом деликатно выставили за дверь.
Направляясь тем вечером домой, я оглядывалась по сторонам, уже представляя себя живущей в этом районе. Высокие дома, шумные лифты, запруда машин при недостатке парковочных мест и голосистые перфораторы. Это были спутники людей, которые жили на другом уровне, имели иные проблемы. И я хотела именно такие. Я даже мысленно вложила в свою руку шпатель со штукатуркой, благословляя на затяжной ремонт.
Если бы не мама и необходимость получения ее согласия, я бы тотчас бросилась к Гордееву и прокричала слова согласия на ипотечное рабство, но, учитывая ситуацию с Поной, справедливо опасалась родительского отказа. Точнее, ультиматума по типу «не соглашусь, пока не помиритесь»! Я, конечно, маме ничего не сказала, но с Поной они жили душа в душу и созванивались каждый день. Она не могла не знать. А мы не помирились, и не из-за сестры. Когда мы случайно встретились с сестрой на следующий день у выхода, я демонстративно прошла мимо, вызвав у Катерины молчаливое недоумение и недвусмысленно показав Лоне, что не собираюсь благословлять ее выбор.
В общем, уверив себя в эксцентричности мамы, в субботу утром я направилась в магазин за самым вкусным тортом, потому что… не могла больше. В последние дни дома я только и слышала, что крики вечно ругающихся соседей. Поскольку количество алкогольно зависимых мужчин в нашем общежитии зашкаливало, стычки происходили постоянно. Казалось, еще чуть-чуть, и в таком обществе я сама дойду до бутылки. Хотя, нет, как же? У меня была отличная компания: сестра ведь оставила мне заместителя — полностью рабочий обогреватель! Слушая арии разгневанных жен, я костерила Лонку последними словами, но все-таки в тепле. И, пусть и против воли, вспоминала Ивана Гордеева не без благодарности.
В районе, где жила мама, было два недостатка: собственно, мама и отчим. А, в остальном, все прекрасно. Обычные, непримечательные пятиэтажки, коих по всей России тысячи. Как это говорится? 3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12. Звоня в домофон, я жалела, что не прихватила бутылочку вина на случай совсем неудачного течения беседы. Было бы очень в духе какого-нибудь фильма возвращаться в свое безрадостное будущее с бутылкой вина в руках и грустной миной на лице.
Переступая порог маминого нового дома, я чувствовала себя самозванкой. Этому способствовало отношение и отчима, который неодобрительно относился к нашим визитам, и мамино, поскольку она из-за этого чувствовала себя виноватой, причем перед всеми сразу.