Синий

Пока смеялся, его попустило, в смысле две жизни сразу перестали казаться слишком сложной задачей, все стало как всегда. То есть можно спокойно завалиться в постель с интересной книжкой; не будь сейчас почти четыре утра, можно было бы даже выскочить в бар «Злой злодей» на углу, перекинуться парой слов с Иолантой или кто там нынче ночью за стойкой, выпить холодного сидра за упокой короткой июньской ночи и здоровье своей ушибленной задницы. Но «Злой злодей» открыт только до трех, да и лень уже выходить, гораздо приятней просто знать, что в принципе это возможно, делу не помешает, связь с двойником не только крепка, но и снова легка, Тони добрался до смешного маленького маяка, который зачем-то назначил главной целью своего путешествия, если не вообще всей жизни; ладно, мы все не без придури, главное, он добрался, и ключ, которого не хватало для полного счастья, уже у него в руке, яркий синий свет сияет на Другой Стороне, над неизвестным приморским городом и над морем, наконец-то еще и над настоящим бескрайним морем, соленым и мокрым, как положено всем морям. Вряд ли это как-то принципиально важно для дела, но сам факт.

* * *

– Три часа двадцать шесть минут, – говорю я. Скорее даже ору. И повторяю специально для Тони, который теоретически здесь уже не отчасти, а весь, целиком, но смотрит на меня бессмысленными глазами новорожденного котенка: – Почти три с половиной часа!

От такой новости его взгляд проясняется, и он медленно, заплетающимся, как у пьяного языком, произносит:

– Это у меня получилась уже какая-то совсем дурная рекурсия: двойник Смотрителя маяка и сам отчасти маяк пришел на маяк и сидел там, ощущая себя настоящим – «дураком» подходящая рифма, но все-таки нет, маяком. Опять маяком!

Лицо у него при этом раскрасневшееся и такое счастливое, словно не взрослый, опытный человек, а старшеклассник прибежал с первого в жизни свидания, оказавшегося настолько более удачным, чем он рассчитывал, что теперь даже непонятно, как быть.

Впрочем, в каком-то смысле, примерно так и есть.

Тони снимает мокрые кеды, один подносит к самому носу и нюхает с таким мечтательным лицом, что я начинаю – хотел бы употребить нейтральное слово «смеяться». Но это будет бессовестной ложью, потому что я начинаю не смеяться, а ржать, даже несколько более громогласно, чем того заслуживает ситуация. Но тут ничего не поделаешь, я на взводе, а делать сейчас, как назло, ничего не надо – ни очаровывать, ни превращаться, ни даже куда-то бежать. Только сидеть на стуле, всем своим видом выражая сочувствие и понимание. Ну вот, выражаю, как могу.

– Он морем пахнет, – укоризненно говорит Тони. – Морской водой. А завтра и кеды, и штаны высохнут и будут все в белых пятнах от соли. Даже жалко их стирать… Слушай, а ключ мне в руку – это же ты сунул?

Пожимаю плечами. Интересно, а кто еще.

– Представляешь, он подошел к замку! И это самое удивительное даже на фоне всего остального, потому что замок выглядел как ржавая теорема Ферма – такая специальная гадская, в принципе нерешаемая задача, просто не для математиков, а для ключей. Чтобы все обломались, обманутые кажущейся простотой.

– Ну так теорему Ферма, в конце концов, вроде бы доказали, – напоминаю я. – Нашелся какой-то гений[13]. То же самое и с ключом. Этот ключ – определенно гений, причем с очень трудной судьбой. У него было тяжелое детство: бедняга родился, можно сказать, сиротой, то есть без соответствующего замка. Продавался в сувенирной лавке, просто как финтифлюшка для красоты. Я его то ли купил, то ли спер, давно дело было, не помню – исключительно из сострадания. Ключ без замка это даже хуже, чем прирожденный ныряльщик, родившийся в пустыне, или гениальный пилот за три тысячи лет до изобретения первого аэроплана. А для меня, сам знаешь, нет более душераздирающего зрелища, чем нереализованный потенциал. В общем, ключ был спасен и за долгие годы скитаний по моим дырявым карманам, можно сказать, перевоспитался. Теперь он способен открыть вообще любой замок. Можешь оставить его себе, у меня таких еще примерно полдюжины, все как один с трудной судьбой. Точно не помню, сколько осталось, я их раздаю при всяком удобном случае. И трудно представить более удобный случай, чем твой.

Тони мечтательно улыбается. В одной руке у него мой гениальный ключ, в другой мокрый кед – вот как на самом деле должны выглядеть по-настоящему милосердные божества, встречающие тибетских умерших в Бардо, а то ишь, взяли моду пугать покойников, потрясая перед их носами оружием и чашами в виде черепов. Смерть и без всей этой мрачной бутафории нелегка.