– О, ну, понимаете, – сказал он наконец, – это вообще-то не особо интересная история. Мне вообще-то слегка неловко вспоминать об этом. То есть представьте себе самое тривиальное дело, какое только можно – я выносил из дома мусор, и мимо вдруг проехала эта мамаша из того же дома с дочкой-подростком. Они кричали друг на друга в машине. Очевидно, ну, понимаете, переживали накал страстей, как никакая мать и дочь-подросток на свете.
Джейк сделал паузу для смеха публики. Эту историю про вынос мусора он приберегал как раз для таких случаев и рассказывал уже не в первый раз. В этом месте люди всегда смеялись.
– И тут мне на ум пришла идея. То есть давайте по-честному. Пусть поднимет руку женщина, никогда в своей жизни не думавшая: «Убила бы мать» или «Эта пигалица меня до убийства доведет».
Огромный зал притих. Кэнди притихла. Затем последовал очередной раскат смеха, заметно более сдержанного. Всегда так было.
– И я просто стал думать, ну, понимаете, насколько ужасной могла быть та ссора? Насколько ужасной она могла стать? Могла ли она перерасти во что-то, ну, понимаете,
– Что ж, – сказала Кэнди, выдержав паузу, – полагаю, нам всем уже известен ответ.
Новый взрыв смеха и аплодисменты. Такие громкие. Они с Кэнди пожали руки и встали, и помахали публике, и ушли со сцены, каждый в свою сторону: она – в актерское фойе, а он – к столу в холле, подписывать книги, где уже начала собираться длинная извилистая очередь, о которой он когда-то так мечтал. Вдоль стола, слева от Джейка, стояли шестеро молодых помощниц. Одна продавала «Сороку», другая писала на стикере нужное имя и лепила на обложку, а третья открывала книги на нужной странице. Все, что требовалось Джейку, это улыбаться и писать свое имя, что он и делал, снова и снова, так что у него в итоге заболели челюсть и левая рука, а лица читателей стали путаться и сливаться.
Это было его пятнадцатое вечернее мероприятие за столько же дней, за исключением вечера прошлого понедельника, который он провел в отеле в Милуоки, жуя ужасный бургер и отвечая на письма, пока не отрубился под «Шоу Рэйчел Мэддоу»[22]. Он не был у себя дома – в новой квартире, купленной на громадный аванс за «Сороку» и почти еще не обставленной, – с конца августа, а сейчас уже был конец сентября. Он жил на дешевых бургерах, виски с лимоном, желейных бобах из минибара и чистом адреналине, все время пытаясь придумать новые или как-то разнообразить прежние ответы на одни и те же вопросы, которые ему задавали сотни раз, и успел сбросить, несмотря на все эти желейные бобы, не меньше пяти фунтов[23], что было для него серьезно. Ему периодически названивал агент, Матильда (не
Однако же он получил именно то, о чем мечтал. Разве не этого он ждал с давних пор (не прошло и года!), когда станет «успешным писателем»? Публику, стопки книг, волшебный номер «1» перед своим именем в заветном списке «Книжного обозрения „Нью-Йорк Таймс“»? Конечно, но еще он надеялся на некую человеческую теплоту, полагавшуюся автору, чьи книги действительно читают, – такому автору, который открывает свою книгу, пишет на ней имя и протягивает тому самому благодарному читателю. Разве не вправе он был ожидать этих простых, скромных радостей? Рука к руке и разум к разуму в чудесном единении, даруемом письменным языком в сочетании с умением рассказчика? Джейк это заслужил. И подумать только: все это досталось ему, благодаря лишь упорной работе и чистому воображению.
Плюс истории, которая была не совсем его.
О чем кто-то где-то вполне мог знать.
И этот кто-то мог в любой момент лишить его всего (было и сплыло), да так внезапно, что Джейк ничего не сможет поделать. Глазом моргнуть не успеет, как пополнит ряды писателей, запятнавших свое имя, – Джеймс Фрей, Стивен Гласс, Клиффорд Ирвинг, Грег Мортенсон, Ежи Косинский[26] – и никогда уже не отмоется.
– Благодарю, – сказал Джейк автоматически, услышав, как молодой человек похвалил «Изобретение чуда». – У меня она тоже одна из любимых.